14 февраля 1565 года высочайший вердикт объявили москвичам. Затем А. Д. Басманов набрал из обедневших и худородных дворян тысячу «гвардейцев», сразу приступивших к своей главной обязанности: охране Ивана Васильевича от критики, заговоров и мятежей разных оппозиционных сил (родовитых аристократов, изгнанных с опричных земель мелкопоместных дворян, помнивших о демократических традициях новгородцев, инакомыслящего духовенства, уставшего от военных тягот земства). Опричнина гарантировала долгую жизнь царствованию Ивана Грозного, управлявшего подданными, как и прежде, посредством террора, превратившегося теперь в тотальный. Но, обезопасив себя, царь подставил под удар институт наследственной монархии, ибо жестокие репрессии на фоне военных поражений и экономического разорения страны подтачивали веру людей в богоугодность и эффективность династического принципа преемственности власти.
К моменту смерти коронованного палача, в 1584 году, процесс сей зашел достаточно далеко, чтобы в 1598 году, когда династия Рюриковичей пресеклась, в народном сознании наследственная монархия более не воспринималась, как оптимальная форма государственного устройства. Правда, и регулярному переизбранию монарха большинство россиян нисколько не симпатизировало. В итоге оно предпочло «золотую середину»: выбирать монарха, как наследственного, и строго контролировать его деятельность, дабы в случае чего быстро произвести рокировку и поменять дискредитированного государя на более достойного.
Так началась Смута. За пятнадцать лет Россия избрала четырех царей (Бориса Годунова, Дмитрия-Самозванца, Василия Шуйского, Владислава Ягеллона) и столько же свергла (Федора Годунова, Дмитрия Самозванца, Василия Шуйского, Владислава Ягеллона), не найдя ни в ком идеала. Пока искали лучшего, поубивали уйму народа, наводнили страну интервентами, разорили и превратили в пепелища тысячи селений и городов, включая столицу государства – Москву. В 1613 году русское общество, совершенно измученное, ослабевшее и потрясенное масштабами разрухи и анархии, умиротворилось на основе необычного компромисса: признав наследственную монархию оптимальной формой правления, ее подстраховали самоизоляцией от внешних влияний (лекарство от повторения Смуты) и культивированием религиозно-нравственных норм поведения (лекарство от второго Ивана Грозного).
Увы, ставка на самобытность и православные ценности завела в тупик. Одно породило техническую отсталость, другое – трагедию раскола. Необходимость высвобождения монархии от искусственных ортодоксальных пут понимал уже Алексей Михайлович. Правда, идти наперекор общественному мнению он не отважился. Ограничился робкими заимствованиями ряда полезных западных новинок. Преодолеть народную инерцию рискнула дочь Тишайшего – Софья Алексеевна, за что дорого поплатилась. Стрельцы и дворянство, вручившие царевне власть в 1682 году, обнаружив возобладавшую в правительстве тенденцию к переустройству патриархального быта, тут же переориентировались на благочестивую мачеху регентши, царицу Наталью Кирилловну Нарышкину, и Софья в считаные дни утратила статус фактического главы государства.
Печальная участь сестры служила грозным предупреждением Петру I: покушаться на старомосковский миропорядок крайне опасно. Подданные отвернутся от реформатора, и, если тот не обзаведется какой-то другой опорой, отстранение от власти последует незамедлительно. Петра Великого часто упрекают за пренебрежение мягким, эволюционным вариантом преобразований, то есть тем, какой проводила в жизнь царевна Софья, порицают за революционную безжалостность, обернувшуюся огромными жертвами. Однако критики не видят, не хотят видеть, что курс Софьи был обречен на поражение, а ее брат потому и удостоился звания «Великий», что в отличие от многих современников и потомков сумел разглядеть истинную причину падения сестры: фанатичную убежденность русского человека той эпохи в спасительности жесткой самоизоляции от любых нововведений и чуждых веяний. Пробить брешь в этой убежденности ни призывы, ни уговоры, ни какие-либо примеры не могли. Повернуть вспять медленное угасание, умирание русского «больного» имело шанс разве что хирургическое вмешательство, революционное насилие, которое младший сын Алексея Михайловича и применил.
