28 января генерал-майор Леонтьев с письмом Анны и несчастным узником отправился в обратный путь. 29 января из Митавы тронулся поезд новой царицы. В Москве о положительном ответе курляндской затворницы узнали в два часа дня 30 января, прочитав послание главы делегации, которое министрам вручил прапорщик Алексей Макшеев. 1 февраля в город возвратился Леонтьев с арестантом и важными документами. Голицын, тут же ознакомившись с последними, немедленно велел развозить повестки по дворам, приглашая генералитет и знатное шляхетство собраться в Кремле завтра, в понедельник в девять часов пополуночи>{64}.
2 февраля 1730 года на рассвете верховники съехались в Золотую палату (куда Совет с канцелярией переселился 25 января). Заслушали письменное согласие Анны Иоанновны на ограничение своей власти, текст кондиций с августейшим автографом. Затем впустили в комнату фельдмаршала И. Ю. Трубецкого, действительных тайных советников И. А. Мусина-Пушкина и М. В. Долгорукова. В их присутствии просмотрели список лиц, вызванных по повестке во дворец. Кто-то молвил, что «некоторым из тех персон быть не надлежит» на торжественной церемонии. Но ввиду того, что генералы и советники уже томились в ожидании в соседнем покое, министры решили никого зря не обижать. Тогда Дмитрий Михайлович приказал распахнуть двери, и три архиепископа (Новгородский, Ростовский и Коломенский), сенаторы, военные и статские чины вошли в палату.
Князь Голицын, поприветствовав всех, уведомил об успешном возвращении Михаила Леонтьева, после чего секретарь огласил письмо государыни и апробированные ею статьи конституции. Сановники, как полагалось, произнесли слова благодарности за высочайшую милость. А лидер Верховного Совета толкнул речь о том, чтобы «все, как дети Отечества искали опще ползы и благополучия государству». И тут внезапно один не робкого десятка человек (возможно, А. М. Черкасский) задал лидеру вопрос, который волновал многих стоявших в зале:
– А каким образом впредь то правление быть имеет?
Вопрос не смутил Дмитрия Михайловича. Он предложил тем, кто захочет, «ища опщей государственной ползы и благополучия», сочинить «проект от себя» и подать «на другой день» в канцелярию Совета. На сем акт предварительного обнародования кондиций завершился. По просьбе собравшихся желающим еще раз зачитали заветные восемь пунктов. Верховники в ту пору перешли в смежную палату, где по короткому обсуждению постановили:
1. На Тверской дороге учредить заставу и запретить кому-либо без санкции Совета ездить в ту сторону.
2. Священникам молиться в церквах о здравии Ея Императорского Величества.
3. Взять под стражу П. И. Ягужинского.
Третье распоряжение исполнили не мешкая. Фельдмаршалы Голицын и Долгоруков принародно сняли с обер-шталмейстера шпагу и препроводили в особый покой, охраняемый солдатами>{65}.
Павлу Ивановичу, вечно попадавшему в какую-нибудь неприятную историю, остается лишь посочувствовать. Впрочем, обычно первый генерал-прокурор выходил сухим из воды. И на этот раз ему опять крупно повезло. Ведь посадивший его под арест Д. М. Голицын 2 февраля проиграл борьбу за власть. Проиграл в тот момент, когда позволил соотечественникам заняться выдумыванием конституционных проектов. Наверняка тем же днем в Лефортовском дворце у постели недужного Остермана члены похоронной команды обговорили способ, который помог бы оппозиции крепко связать руки честолюбивому князю. Вечером того же понедельника дворяне, разгоряченные жаркими спорами и предводительствуемые В. Н. Татищевым и А. М. Черкасским, приняли перечень требований, обеспечивший вскоре победу Анне Иоанновне. 3 и 4 февраля потратили на сбор подписей под тремя экземплярами судьбоносной петиции. 5 февраля инициативная группа во главе с А. М. Черкасским передала «мнение» около трех сотен россиян благородного сословия в Верховный Тайный Совет.
Дмитрию Михайловичу достаточно было бегло проглядеть статьи первой копии, чтобы понять безвыходность своего положения. Как утопающий хватается за ближайшую соломинку, так и Голицын, узнав о разногласиях среди петиционеров, позволил критикам общей позиции «изготовить» собственный вариант и прийти с ним в Кремль. 7 февраля генерал-лейтенант И. И. Дмитриев-Мамонов принес верховникам пункты меньшинства. Альтернативный проект фактически добил первого министра. Претензии обоих фракций на увеличение числа советников до пятнадцати – двадцати человек, превращение Сената во вспомогательный орган при Совете, создание представительной палаты для генералитета и шляхетства вполне устраивали Голицына. Однако все портил один параграф, фигурировавший в обоих документах под разными номерами, но звучавший почти тождественно: «№ 5. В важных государственных делах, такоже и что потребно будет впредь сочинить в дополнение уставов, принадлежащих государственному правительству, оное сочинять и утверждать Вышнему Правительству, Сенату, генералитету и шляхетству общим советом» (проект 364-х, то есть А. М. Черкасского); «№ 6. Что потребно будет впредь сочинить в дополнение уставов, принадлежащих к государственному правительству или какие дела касатца будут как к государственной и общей ползе, оныя сочинять и утверждать Верховному Тайному Совету, Сенату, генералитету и шляхетству общим советом» (проект 15-ти, то есть И. И. Дмитриева-Мамонова и М. А. Матюшкина)
