Обнародованные во второй половине XIX века оба варианта событий на протяжении полутора веков существуют параллельно, в разной степени привлекая внимание историков. Большинство всецело поддерживает концепцию, обличающую братьев Орловых, совершивших страшное преступление в шестой день седьмого месяца 1762 года. В дореволюционной России дань уважения ей отдали С. М. Соловьев и В. О. Ключевский.
С. М. Соловьев: «…6 июля… пришло известие о смерти бывшего императора, смерти насильственной…»>{132}
В. О. Ключевский: «Вечером… 6 июля Екатерина получила от Алексея Орлова записку, писанную испуганной и едва ли трезвой рукой. Можно было понять лишь одно: в тот день Петр за столом заспорил с одним из собеседников. Орлов и другие бросились их разнимать, но сделали это так неловко, что хилый узник оказался мертвым»>{133}.
В России советской все были просто убеждены в том, что составленная В. А. Бильбасовым ропшинская хроника наиболее близка к истине. И никто, даже борец со стереотипами Н. Я. Эйдельман, никогда не сомневался в виновности Орлова, который исполнил «мечту матушки» Екатерины и 6 июля избавил ее от «урода»>{134}. Традиция чтить трактовку Василия Алексеевича сохранилась и в России постсоветской. Так, Н. И. Павленко считает, что Петра Федоровича не стало 6 июля, а заговорщики «не осмелились бы совершать акт насилия над экс-императором, если бы не были уверены в своей безнаказанности» со стороны Екатерины>{135}. Ему вторит и Е. В. Анисимов, уверенный в том, что к списку виновников драмы 6 июля «справедливость требует прибавить еще одно имя: Екатерина Вторая»>{136}.
К квинтэссенции рассказа Шумахера за редким исключением – отношение скептическое. И действительно, трудно поверить, что царица, которой все подвластно в империи, никак не причастна к ропшинскому преступлению. Ну а уж дата 3 июля просто выдает неосведомленность сотрудника датского посольства. Ведь все знают, что в Манифесте Екатерины II от 7 июля черным по белому написано: «В седьмый день после принятия Нашего престола Всероссийскаго получили мы известие, что бывший император Петр Третий обыкновенным и прежде часто случавшимся ему припадком гемороидическим впал в прежестокую колику… Но… вчерашняго вечера получили мы другое, что он волею Всевышняго Бога скончался»>{137}.
А как это произошло, подробно описано в третьем письме Алексея Орлова: царь-батюшка и охранники выпили, поспорили, обменялись тумаками, в результате император – задушен. Все вполне правдоподобно. Какие могут быть сомнения?
И все-таки нашелся человек, который, будучи не вполне удовлетворенным аргументами Бильбасова, прочитав рассказ Шумахера, «внушавший к себе известное доверие», предпочел оставить вопрос открытым. Его вывод, высказанный в печати в 1893 году, по существу, можно свести к одной фразе: точного ответа НЕ ЗНАЮ. Человеком этим был Казимир Валишевский>{138}. Но для профессиональных историков Валишевский – личность странная. Он проповедовал идею, не упуская «…ни одного из серьезных элементов научного исследования… использовать их, не нагоняя ту скуку, которая… является обязательной, согласно требованиям профессиональной этики»>{139}.
Иными словами, польский историк, опережая свое время, стремился донести до широкой публики подлинную историю не в виде сухо и нудно изложенных фактов, а так, чтобы читатель его произведений мог реально представить себе живые картины прошлого. По большому счету, попытка поляка оживить историю потерпела неудачу. Для оживления необходимо глубокое знание мельчайших деталей быта, хода событий, а также биографий участвующих в них людей. А Валишевский, интересуясь вторым, пренебрег первым и в значительной мере третьим. В итоге получилось то, что В. А. Бильбасов не совсем точно именовал романами, – увлекательное, но поверхностное отображение реальной истории.
И тем не менее, несмотря на все промахи, Валишевский был действительно добросовестным историком. И, как добросовестный историк, он верно почувствовал что-то неладное в опубликованном в 21-й книге «Архива Воронцова» в 1881 году нашумевшем письме Алексея Орлова Екатерине II и что-то стоящее в рассказе Шумахера. Но толком разъяснить свою позицию он не смог. Поэтому от нее легко отмахнулись. А напрасно!
