Тайны древних русов - страница 62
Дальнейшее развитие образа достаточно понятно, и мы уже касались этого вопроса в предварительных рассуждениях. Закрепим лишь взаимосвязанную триаду: человек-волособорец, камнеметатель или его отец-защитник (так же как и прочие члены рода-племени) отождествляется с грозным молниеметателем отцом-небом, во всяком случае, делается попытка сравнения и уподобления, одновременно закрепляется в сознании существование промежуточного варианта — героя, богочеловека, заступника, не дающего олицетворению зла, «волосу-медведю», уже усложнённому и обобщённому образу, одолеть человека. И одновременно, с нарастанием, идёт обожествление самого «волоса» и поклонение ему как хранителю и накопителю, а стало быть, и покровителю.
Таковым нам видится главный исток прамифа, его ствол, что не исключает иных «ручейков», влившихся на различных этапах развития сюжета. В. Иванов и В. Топоров, например, считают, что в основном мифе заложен и сюжет наказания «громовержцем» своей собственной жены, детей путём изгнания их с неба или из каких-то особых мест и превращения в змей, жаб, лягушек, мышей, насекомых. В дальнейшем все эти твари побиваются и всячески наказываются дополнительно. Мотив этот просвечивает повсюду — взять хотя бы русскую сказку о «царевне-лягушке» и множество ей подобных — это всё те же отзвуки и реминисценции основного мифа, докатившиеся до нас не совсем, прямо скажем, узнаваемыми.
И здесь интересно то, что жена громовержца, обращённая в лягушку, всё же остаётся противником его противника, могущего принять обличье ужа или другой змеи. У русского, белорусского, прибалтийских народов существует поверье, что если человек помог лягушке (жене громовержца), вытащил её из пасти ужа (а такое случается часто, так как уж заглатывает лягушку или жабу очень медленно и почти беззащитён в эти минуты), то этот человек превращается как бы сам в громовержца на какое-то время и может вызывать дождь и грозу.
Множество всевозможных наложений существует. Но процесс мы должны себе представлять.
Разумеется, изображённое в какой-то мере тоже схема. Но она бесконечно далека от упрошённых шаблонов и предположений-«альтернатив». В ней мы видим отражение реального мира, его проекцию на плоскость. Наша картина может расширяться и углубляться, приобретать многомерность, составляющие могут множиться, уменьшаться по значимости и разбухать. И именно на таких вот многомерных и многоплановых картинах исторического и историко-мифологического бытия придётся сосредоточиваться современным исследователям и учёным будущего. Альтернативные схемки-шаблоны типа упоминавшихся: «норманизм — антинорманизм» или «память эмбриона» — «наказание жены» — постепенно канут в прошлое. И уже ныне многие исследователи вынуждены соглашаться с таким положением вещей.
Жизнь нельзя описать однозначной и короткой фразой, её даже в самых незначительных проявлениях невозможно описать и всеми имеющимися и имевшимися у человечества на протяжении последних шести тысячелетий средствами. Мы можем лишь прослеживать сам процесс преобразования одного сложнейшего явления в другое, не менее сложное.
Но вернёмся к нашим «громовержцам». Наиболее интересный для нас герой, человекозащитиик — Перун, в чьём имени заключена исходная индоевропейская форма.
Существует мнение, что сам Перун — занесённое к славянам от балтов божество. Дескать, изначально у славян никакого Перуна не было. Это очередной миф. Для тех, кто знаком с этногенезом славян не по школьным учебникам, не секрет что формирование восточных, скажем, славян происходило непросто. В этом процессе участвовали различные группировки славян, пришедших из самых разных мест Европы. Участвовали в нём и балты, славяне в значительной мере ассимилировали балтов при освоении северо-восточных территорий. То есть, произошло повторное слияние после раздела балто-славянской общности [11].
Могли они, славяне, позаимствовать образ у ассимилируемых? Могли. Но дело в том, что Перун был известен полабским и рюгенским-руянским славянам. Маловероятно, что могущественные и многочисленные этнические общности со всех сторон заимствовали что-то однозначно одинаковое у небольших приморских племён. Скорее, можно предположить обратное. Но ещё точнее будет отбросить нелепую теорию заимствования, ведь корни общие!
