– Так что ты там промямлил насчет убийства?
Марфельд с такой силой надавил на пистолет, что я почувствовал во рту вкус ржаного хлеба, который ел недавно. Пришлось собрать все силы, чтобы подавить это ощущение.
Через некоторое время Марфельду надоело тыкать в меня пистолетом, и он снова положил его себе на колени.
– Хорошо. Ты объяснишь все мистеру Фросту.
Он проговорил это таким многообещающим тоном, как будто хуже уже ничего не могло со мной случиться.
Лерой Фрост был не только шефом частного полицейского управления студии «Гелио-Графф». Он выполнял и другие обязанности, как весьма значительные, так и малозаметные. Он мог налагать наказание за распространение наркотиков или за управление автомобилем в нетрезвом виде. Знал, каким образом оказать на кого-то нажим, чтобы уладить дело о разводе или не довести до суда обвинение в изнасиловании. В его ловких руках умышленное отравление барбитуратом превращалось в несчастный случай с передозировкой лекарства. Одно время он служил заместителем начальника службы безопасности в вашингтонском телеграфном агентстве. Я едва был с ним знаком, ровно настолько, насколько мне требовалось.
Студия «Гелио-Графф» занимала целый квартал и была окружена высоким белым бетонным забором со стороны Сан-Фернандо. Мистер Перекошенное Лицо припарковал «линкольн» на полукруглой подъездной аллее. Фасад административного здания, украшенный белыми колоннами, легкомысленно скалился на солнце. Марфельд вышел из машины и опустил мой пистолет в карман своего пальто. Круглое отверстие, выпирающее под тканью, было направлено на меня.
– Пойдем.
Я повиновался. В вестибюле здания, в стеклянной будке, сидел одетый в голубое охранник. Еще один охранник в такой же униформе вышел из-за деревянной дубовой стойки и повел нас вверх по глухому, без окон коридору с наклонным полом из пробкового дуба и стеклянной крышей. По стенам тянулись ряды огромных фотографий– портретов звезд, которых Графф, а до него Гелиопулос, вывели на мировой киноэкран.
Охранник отпер дверь с полированной медной табличкой: «Служба безопасности». За дверью оказалась просторная полупустая комната, вся обстановка которой состояла из шкафов с картотекой и нескольких конторских столов. На столах были пишущие машинки, а за одной из них сидел мужчина в наушниках и стучал по клавишам как сумасшедший. Мы прошли в приемную, где не было совсем никого. Здесь Марфельд покинул меня, скрывшись за дверью с табличкой: «Л. Фрост».
Охранник остался со мной, правую руку он не снимал с кобуры. У него было бесстрастное серьезное лицо, как и должно быть у охранника. Нижняя челюсть так сильно выдавалась вперед, что напоминала толстый конец окорока, а рот казался маленькой узкой щелью. Он стоял, гордо выпятив грудь, подтянув живот, и, видимо, был совершенно уверен в том, что его голубая униформа является самым прекрасным мундиром на свете.
Я даже не попытался вступить с ним в разговор. Сел на жесткий стул с высокой прямой спинкой, у стены, и стал дожидаться. Тускло освещенная маленькая комнатка походила на приемную врача-неудачника, например не пользующегося популярностью дантиста. Марфельд вышел из кабинета Фроста с таким видом, как будто только что услышал, что ему придется немедленно удалить все зубы. Униформа, с виду похожая на человека, жестом пригласила меня войти.
Я впервые оказался в кабинете Фроста. Своими огромными размерами он соответствовал по крайней мере кабинету режиссера-постановщика, подписавшего долгосрочный контракт. Тяжелая, случайно подобранная мебель, видимо, попала сюда в разное время из разных кабинетов: кожаные кресла, небольшой горбатый английский диван, а также огромный письменный стол из розового дерева, в стиле ампир, на котором спокойно можно было играть в теннис.
Фрост сидел за столом, прижав к уху телефонную трубку.
– Прямо сейчас, – ответил он своему невидимому собеседнику. – Я хочу связаться с ней немедленно.
Он положил трубку на рычаг и перевел взгляд вверх, но не на меня, давая этим понять, что я для него не представляю никакого интереса. Откинувшись на спинку вращающегося кресла, он расстегнул жилет и не спеша застегнул его снова. Пуговицы на жилете были перламутровые. За спиной Фроста, на стене, висели скрещенные кавалерийские шашки и несколько фотографий видных политических деятелей с автографами.
