Возвращаясь домой, я беспокоилась: что делать дальше? До того как появятся первые бутоны, деревья обязательно нужно опрыскать. Если я этого не сделаю, то и урожая не будет. Деревья будут поражены червями, бурой гнилью и древоточцами.
Но если я потрачу все деньги на химикаты, то как смогу скопить достаточную сумму для выплаты долга? Мне осталось всего сорок с лишним дней. Может быть, попросить Гейба подождать? Нет! Я должна заплатить за все, что он сделал! Может, мне удастся найти папочку и упросить его занять мне денег? Хотя у него их отродясь не водилось…
На следующий день я вернулась в магазин Петерсона и за деньги, вырученные от продажи спаржи, приобрела все необходимое для опрыскивания.
Вернувшись домой и приступив к опрыскиванию, я поняла, что у меня еще будет время подумать о том, как я буду умолять, занимать, красть деньги для банка.
Мы еле управились вчетвером: тетя Батти и Бекки держали вожжи, а мы с Гейбом орудовали опрыскивателями. Мальчики просили, чтобы им позволили опять пропустить школу, но Гейб сказал, что образование важнее. Я вспомнила, как тетя Батти говорила, что у моих детей должны быть свои мечты и их не следует принуждать жить так, как я хочу, и решила, что Гейб прав.
Брызги окружили нас синим туманом, застревая в волосах и пропитывая одежду. Запах серы был невыносим.
– Мы пахнем так, словно совершили путешествие по Стиксу в царство Аида, – заметила тетя Батти.
Разве это не достаточное наказание за мои грехи? Я все ждала, что случится чудо и Господь бросит к моим ногам пятьсот долларов, но апрель сменился маем, а чудом даже не пахло.
Однажды дождливым утром, когда невозможно было работать на улице, мы с тетей Батти резали ревень и консервировали его в банках. Мне нравилось, что у меня есть помощница по хозяйству, хотя иногда тетя Батти и доводила меня до отчаяния, во весь голос распевая гимны.
– Мне очень нужно, чтобы случилось чудо, тетя Батти, – сказала я, надев рукавицы и доставая из чайника простерилизованные банки.
Тетя как раз распевала о том, какой у нее друг по имени Иисус, поэтому я решила попросить ее замолвить словечко обо мне:
– В следующий раз, когда будете разговаривать с Богом, попро́сите Его мне помочь?
– Конечно, лапочка! А какое именно чудо тебе нужно?
– Он уже знает. И извинитесь за меня перед Ним за ложь и все такое. Обещаю, больше я так не буду!
Закончив опрыскивание, мы с Гейбом перенесли в сад пчелиные ульи. (Тетя Батти сказала, что это нужно делать ночью, пока пчелки отдыхают дома в кроватках!) После этого я забралась в собственную кроватку и, перед тем как лечь, выглянула в окно: в амбаре, где ночевал Гейб, по-прежнему горел свет. Я приметила это, и в дальнейшем, как бы поздно ни ложилась, Гейб еще не спал.
Однажды любопытство победило. Я надела пальто поверх ночной сорочки и прокралась, чтобы посмотреть, что же он там делает.
Стоя за окном, я ясно услышала стрекот пишущей машинки.
Той ночью я заливалась слезами, пытаясь заснуть. Правда наконец всплыла наружу: Гейб – писатель, а не фермер! Только человек, который любит писать, готов не спать ночами даже после изнурительного рабочего дня. Да, он помогал мне, но потому, что я помогла ему. Это не меняло его сути.
Мистер Уэйкфилд был юристом, преподобный Дилл – священником, а Гейб – писателем. Точка!
Даже если он – Мэтью Уайатт (хотя я уже начала в этом сомневаться), ему хочется писать, а не заниматься фермерством.
– Я не могу изменить свою суть, – однажды заявил мне папочка. Я умоляла его осесть, чтобы у меня был дом и настоящая семья, как у других детей. – Загляни в Библию, – сказал он, – там написано, что леопард не может стереть своих пятен.
Гейб может отрастить бороду и стать бродягой или надеть рабочий костюм фермера, но он, как и мой отец, не сможет изменить своей сути.
Этой весной все вокруг менялось. Вернулись малиновки, на деревьях набухли почки, сад должен был вот-вот зацвести.
Раньше каждую весну я чувствовала радостное возбуждение, с нетерпением ожидая цветения деревьев и первого пения птиц. Но произошло слишком много перемен, и на этот раз особой радости я не испытывала.
