– Я помогу вам искать, – сказала я.
Я выключила аппарат для производства сладкой ваты, передала коробку с выручкой кассиру в билетной кассе и побежала на поиски, молясь, чтобы с отцом ничего не случилось.
В палатке клоунов его не было, как, впрочем, и в парке развлечений. Лошадь, на которой он обычно выполнял трюки, была в стойле. Через поле стоял поезд, и я стремглав помчалась туда. Я ворвалась в папочкино купе, раскрыв дверь без стука, и замерла как вкопанная.
Папочка сидел как ни в чем не бывало за маленьким столом. И как ни в чем не бывало рядом с ним примостилась мамочка! Она не была мертва! Выглядела она такой же худой и больной, как и в тот день, когда бросила меня, тринадцать лет назад. Но была вполне живехонькой!
– Элиза! Сахарок, это ты? – спросила мама. – Ты просто красавица! Разве она не красотка, Анри?
Даже если бы я и не узнала маминого лица, я бы ни за что не ошиблась, услышав ее протяжный бархатный тембр и завидев бутылку так называемого янтарного лекарства, стоящую на столе перед ней. Я едва могла выговорить несколько слов.
– Мама? Ты… ты жива?
– Вроде бы да, Сахарок, – усмехнулась она в ответ. – По крайней мере, была жива, когда последний раз это проверяла.
Я просто не могла в это поверить! Если мама жива, то почему она уехала и оставила меня у папочки? Почему он лгал мне все эти годы, утверждая, будто мама мертва?
Я переводила взгляд с папы на маму. Гнев и возмущение нарастали во мне, сплетаясь в ярость, которая наконец выплеснулась наружу.
– Ты лгал мне, папочка!
– Я не лгал. Я никогда не говорил…
– Нет, говорил! Ты знал, что я считала маму умершей, и не разубеждал меня!
– Элиза! Позволь мне объяснить…
– Нет! Почему я должна верить хоть одному твоему слову? Все это время вы с мамой могли жить вместе, создать для меня дом, и у меня были бы родители, как у всех. Но вы оба для этого слишком эгоистичны!
– Неправда…
– Вы никогда не хотели, чтобы я родилась! Ни один из вас! Мама бросила меня на ступеньках поезда, потому что хотела от меня избавиться.
– Нет, Сахарок! Я так тебя любила, что…
– И ты, папочка, был мне не рад! Все эти годы ты пытался от меня избавиться, говоря, что мне нужно бросить цирк и идти куда глаза глядят. Ну что ж, вы оба получите, что хотели. Больше вы меня не увидите! – Я кинулась бежать и наткнулась на Чарли.
– Вот и ты, Генри! – воскликнул он. – Что ты здесь делаешь, ради всего святого? Пойдем!
Папочка вскочил на ноги.
– Черт возьми! Который час?
– Ты пропустил приветствие. Скоро начнется твой первый номер на лошади. Только посмотри на себя! Ты не в гриме!
Отец действительно был не готов к представлению; парик и красный нос лежали рядом с ним на скамье вместе с полотенцем, которым он обычно стирал грим. Папочка переводил взгляд с Чарли на меня, потом на маму, и я видела, что он не знает, на что решиться.
– Пожалуйста, подмени меня, Чарли! – умолял отец. – Тут такое происходит…
– Ты что, сдурел? Я не умею ездить на лошади, да и никто из клоунов, кроме тебя, этого не умеет. Мы разобьем себе головы! – Он схватил папочкин парик и нос и всунул их ему в руки. – Пойдем!
– Элиза, пожалуйста, подожди меня здесь! – умолял папочка, идя к двери. – Дай мне возможность все объяснить. Обещаю, что вернусь через полтора часа.
Он вышел из купе вместе с Чарли, и они вдвоем побежали к большому шатру.
Я подождала, пока они отойдут достаточно далеко.
– Прощай, мама, – тихо сказала я.
– Нет, Сахарок, подожди! – Она попыталась встать, но ее ноги, как обычно, подкосились. Мать, как всегда, была слишком пьяна, чтобы гнаться за мной.
Я спокойно дошла до женского вагона, собрала все свои вещи и деньги, заработанные в киоске.
И навсегда покинула «Цирк братьев Беннеттов».
Цирковой поезд стоял на сортировочной станции, поэтому мне пришлось пройти почти километр по рельсам, чтобы добраться до пассажирской станции.
Вокзал был большим, просторным зданием. Под потолком было так много места, что там можно было бы разместить одновременно три или четыре трапеции и парочку ходоков на ходулях.
После жизни в тесных вагонах и шатрах я не могла понять, зачем нужно такое огромное здание. Я почувствовала себя очень крошечной! Наверное, такое ощущение испытывает тетя Арахис, живя в мире высокорослых людей.
