Сидя на пальто Сэма и прислушиваясь к тихому шороху в стойлах, я размышляла. Одно я знала наверняка: Гейб действительно украл мое сердце. Он уехал и забрал его с собой. В том месте, где оно было, осталась большая ноющая пустота.
Я встала и взяла одежду, за которой пришла. Я знала, что ее нужно как можно скорее спрятать в шкаф, чтобы она не напоминала мне о Гейбе.
Повернувшись, чтобы уйти, я заметила, что дверца печки не закрыта. Я толкнула ее ногой, но она не поддалась. Обычно летом печка была пустой. Заглянув внутрь, я заметила, что там что-то лежит.
Положив вещи на кровать, я присела возле печки. Внутри лежал дневник, та самая тетрадь, которую я купила Гейбу в городе.
Один из углов был обуглен. Создавалось впечатление, что Гейб в спешке кинул тетрадь в печку, бросил спичку, но огонь не разгорелся, потому что дверца была открыта. Я оторвала обугленный край и достала тетрадь из печки. Она была почти вся исписана.
Я ушла в дом, забрав с собой дневник, и затем, впервые в жизни закрыв все двери на замок, поднялась к себе в спальню, чтобы почитать в кровати.
Я начал писать, когда мне исполнилось десять, потому что внутри меня бурлили слова, а другого способа выразить их не было. Все накопившиеся мысли и чувства взрывались на страницах моих дневников, где я наконец мог дать им волю, отсортировать и придать смысл. Когда напряжение нарастало, я мог выплеснуть его только на бумагу. Даже не упоминая о своем отце и не описывая его, могу лишь сказать, что каждое слово имело отношение к нему, к тому, кто он и кто я.
Мой отец был юристом, крепкого телосложения, с хорошей осанкой, и нес себя с достоинством принца и воинственностью борца-чемпиона. Завидев его, люди расступались. Им приходилось это делать: мой отец сметал всех на своем пути. Но он не был невежей. Выросший в богатстве и привыкший к привилегиям, он обладал безупречными манерами и даже в будние дни надевал крахмальную белую рубашку, темный костюм, жилет и галстук.
Отец начал лысеть где-то после тридцати, но держал себя так, чтобы люди видели его широкий мудрый лоб, а не отсутствие волос. За ничем не примечательной, мрачноватой внешностью скрывалась магнетическая, харизматичная личность, невероятно привлекательная. Этот человек был рожден для того, чтобы его уважали, боялись и ненавидели. Я происходил из рода таких же людей. Мой дед был известным членом Верховного суда, его также уважали, боялись и ненавидели. Отец готовил меня к тому, чтобы продолжить семейную традицию, как и его отец готовил его занять главенствующую позицию в собственной политической партии. От меня ожидали, что я буду изучать правоведение и подражать им во всем, а затем займу место партнера в престижной семейной юридической фирме.
Однажды ко мне перейдут вожжи политической власти, возможность создавать или уничтожать потенциальных кандидатов на выборах. На меня также будет возложено поддержание функционирования политической машины.
С тех пор как мне исполнилось десять, матери запрещено было вмешиваться в мою жизнь. Воспитание сына стало отцовской обязанностью.
Мать посвятила свою жизнь тому, чтобы заботиться о внешности отца, сопровождать его на бесконечных общественных мероприятиях, присутствия на которых требовало занимаемое им положение в обществе, а также воспитывала трех дочерей, чтобы сделать из них настоящих леди.
Кроме того, она принимала участие в некоторых прогрессивных общественных движениях, безусловно, предварительно тщательно отобранных мужем. Движения за женское избирательное право среди них не было.
Отец напоминал мне о своих ожиданиях каждым брошенным взглядом, жестом, вздохом.
Он был громогласным сердитым человеком, его голос разносился по всему дому. Отец был весьма нетерпелив к дуракам, а я, казалось, был наибольшим среди них.
Физически отец меня никогда не наказывал, никогда не опускался до оплеух или взбучек, как бы сильно я их ни заслуживал.
Вместо этого он пользовался словами – самым могучим орудием, инструментом адвоката и тайного политического лидера, ибо владел им со смертельной точностью, чтобы нападать, разрушать и мстить. Находясь в здании суда или на политической встрече, отец руководил словами, как генерал войсками, развертывая их для свержения врагов. Я не мог защититься перед его арсеналом.
