Но, подумав, Жан-Марк не стал пересказывать этого в письме: каждый раз, когда заговаривали о Рено Абеллоне, у мамы делалось каменное лицо. И он закончил так:
Представь себе, Эстер происходит из еврейского рода, который жил в Воклюзе еще с пятнадцатого века! Тут много старинных синагог. Дядя Антуан говорит, что в здешних местах никогда не было расизма, все были равноправными гражданами и каждый мог спокойно жить по своим обычаям. А потом пришли нацисты и при последней облаве схватили всю семью Эстер. Какое несчастье! Сама она чудом спаслась. И вообще, по-моему, она замечательная.
В другом письме Жан-Марк писал:
Дела в кафе идут потихоньку на лад. Дядя Антуан еще раньше нанял на лето повара и официанта, но, когда он попал в аварию, они уволились. Правда, Эстер и сама отлично готовит, но одной ей со всем не справиться. Я все время вспоминаю «Утиный Клюв». Правда, заказы здесь выкрикивают не через окошко раздачи, его нет, а прямо в открытую дверь кухни: «Один эскалоп, один!», «Две поджарки, две!», «Три яйца по-бургундски, три!».
Эстер, Сидони, Лоранс и я — мы делаем все, что можем, чтобы поддержать работу кафе до дядиного выздоровления. А почтенная мадам НЛО только рассуждает, ест, крутится под ногами и во все суется. У нее явно мания величия, и она каждый день сокрушается по поводу того, что напитки у нас не подают на войлочных кружочках с клеймом «Таверна „Старый замок“» (так она в своем воображении величает кафе). Я ведь писал тебе о вывеске на фасаде. По целым дням ока разглагольствует с Совиньоном, типом, который выдает себя за архитектора, но несет такую чушь об архитектуре Прованса, что в это трудно поверить. Он болтался в здешних местах, а дядя Антуан приютил его и хотел, чтобы он спроектировал ему пристройку. Совиньон и мадам Трюш с умным видом копаются в чертежах. А кончается все каким-нибудь многозначительным изречением, вроде: «Нужны капиталы» или «Антуан должен взять ссуду». Меня это ужасно злит. Насколько мне известно, «Бори-Верт» принадлежит не им. Как бы я хотел уговорить дядю Антуана показаться врачу. Эта его мрачность и апатия ненормальны.
Лоранс выдумала целую историю, будто мадам Трюш и этот самый Совиньон сговорились поддерживать дядю Антуана в таком состоянии и подмешивают в его микстуры яду. Начиталась детективов! А по-моему, наша НЛО соскучилась дома без всяких дел и забот, а теперь страшно довольна тем, что стала здесь важной персоной, и хотели бы всем заправлять. Депрессия дяди Антуана ей в этом на руку, вот она ничего и не делает, чтобы изменить положение.
Мы с Лоранс пытаемся переключить его мысли на что-нибудь, не относящееся к болезни, но это трудно.
Скоро, кажется, приедут дети тети Лидии. Надеюсь, они не похожи на свою бабушку. Особенно она невыносима по воскресеньям. Ведь в воскресенье у нас всегда полно народу, надо накормить проезжающих, то есть автотуристов, которые направляются к Ванту или Люберону — кафе как раз на полдороге между этими горами.
* * *
В воскресенье мадам Трюшассье с утра пребывала в полной боевой готовности. Сменив свои тапочки с помпонами на тесные туфли-лодочки, она для начала проверяла, в порядке ли вывеска, превращавшая скромное кафе в модную «таверну». А затем принималась обозревать горизонт.
Как только вдали показывалась машина, мадам Трюшассье выступала на дорогу. И если машина останавливалась, а не разворачивалась назад, обнаружив, что заехала в тупик, она бросалась в атаку, с выражением выкрикивая блюда меню. При этом веточки на ее шляпе подпрыгивали.
Жан-Марк сгорал со стыда, глядя на нее. Он вспомнил, с каким независимым видом мама шутила с посетителями, а если они того заслуживали, решительно ставила их на место. Гиена, конечно, ругала ее за это. Мадам Хрюш такая же подлиза, как Гиена. Только еще глупее! Правда, она не так скупа, во всяком случае распоряжаясь чужим добром. Она любила потчевать завсегдатаев дядиным легким белым вином, заявляя: «Я угощаю, друзья!»
Эти нелепые выходки страшно веселили Лоранс. За нею на кухню выбегала Эстер, и там Жан-Марк заставал их обеих, согнувшихся на табуретках и давящихся от смеха. Сидони невозмутимо смотрела на них. «Давно уж я так не смеялась, — говорила Эстер, вытирая слезы. — Последний раз, наверное, когда тут был твой отец».
