Тайная миссия Третьего Рейха - страница 42
> без сомнения, ясно, что Гитлер во многом прав. Но чем чаще я слушал его, тем сильнее меркло мое первое впечатление. Я заметил, что длинные его речи почти всегда содержали одно и то же, что многое в его рассуждениях и так было очевидным для каждого патриотически настроенного немца, а многое другое свидетельствовало о том, что Гитлер теряет чувство реальности и масштаб того, что возможно и достижимо».
И тем не менее талант ораторский талант Гитлера брал свое. На первом публичном выступлении фюрера (после отмены запрета) в Гамбурге осенью 1927 года один из присутствовавших, не принадлежавший к нацистам, обратил внимание на то, как речь Гитлера слушали распорядители, следившие за «порядком» в зале: «На их лицах видно было тщетное старание следить заходом рассуждений оратора. Сквозь произносимые слова они, однако, впитывали в себя нечто, что не складывается в понятия, но воплотится в действие, когда они примут участие в уличной драке во имя свастики…»
Бертольд Брехт указывал на явную «театральность» нацизма, на его способность при помощи сценических средств и ловкой режиссуры подчинять общественные настроения собственным целям. Другие видели в нацистском пропагандистском стиле черты гротеска, судорожности, шаманизма, стремления довести повторение простых лозунгов до пены на губах. Историк Иоахим Фест писал по этому поводу: «Магнитофонные записи того времени ясно передают своеобразную атмосферу непристойного массового совокупления, царившую на тех мероприятиях – затаенное дыхание в начале речи, резкие короткие вскрики, нарастающее напряжение и первые освобождающие вздохи удовлетворения, наконец, опьянение, новый подъем, а затем экстатический восторг как следствие наконец-то наступившего речевого оргазма, не сдерживаемого уже ничем».
Адольф Гитлер и Герман Геринг в Нюрнберге (1928 год)
Адольф Гитлер всегда учитывал, что во время больших акций зрители утрачивают представление о реальном масштабе происходящего. К примеру, прохождение пятидесяти тысяч штурмовиков колонной в четыре человека по узким улицам какого-нибудь провинциального города при соответствующей режиссуре могло продолжаться до восьми часов (!!!), что создавало впечатление чего-то исторически значимого, грандиозного, необъятного. Важнейшим инструментом гитлеровской пропагандистской мобилизации было шествие колонн в ногу – оно принуждало всех к одинаковым движениям и одному ритму, часто имеющему опьяняющее воздействие. У человека в колонне исчезает воля и личные желания – он слушает команды, держит равнение и ногу по идущим рядом.
Одной из разновидностей шествия было прохождение торжественным (церемониальным) маршем, в процессе которого подразделения партии переходили на строевой шаг («прусский» или «гусиный» – с прямой ногой, как это принято ныне в российской армии): шеренга за шеренгой они проходили перед фюрером, демонстрируя ему таким образом высочайшую степень почтения и готовности к повиновению. Другая форма церемониального марша – факельное шествие; партийные режиссеры очень любили это мероприятие, поскольку оно вызывало сильные эмоции у всех без исключения наблюдателей и выглядело необычайно эффектно.
Практически такой же эффект имели и массовые собрания в больших залах: Йозеф Геббельс первым оценил, что чем больше толпа, тем быстрее начинается ее экстаз и тем дольше его можно поддерживать. После одного из митингов в берлинском Дворце спорта в 1932 году будущий министр пропаганды записал в дневнике, что целый час после окончания митинга толпа ревела и неистовствовала, а флюиды фанатизма распространялись на всех присутствующих, глубоко и устойчиво воздействуя на людей…
Пропагандистским целям служила даже униформа. Гитлеровцы исходили из старой прусской традиции, в соответствии с которой военная форма была почетной одеждой мужчины, а форма офицера имела чуть ли не культовое значение. Гитлер всегда подчеркивал, что он является наследником и продолжателем славной прусской традиции. Гитлеровские пропагандисты усугубили отношение к униформе, сделав его инструментом для ликвидации индивидуализма и всеобщей мобилизации.
