В Кремле не ожидали такой жесткости. Возведение стены в Берлине и инцидент с попыткой прорыва в Восточный Берлин американских частей в октябре 1961 года, казалось, не давали повода рассчитывать на столь резкую реакцию Вашингтона. Начались импровизации Хрущева о том, что считать «наступательным оружием», которые в нарастающей кризисной ситуации не выглядели достаточно убедительными и сильно подорвали престиж СССР и лично Хрущева в глазах мировой общественности.
К тому же в это время произошел еще один эпизод, который, хотя и случайно, мог оказать существенное влияние на ход событий. 22 октября в Москве был арестован полковник Советской Армии Олег Пеньковский. Официально он работал в Комитете по делам науки и техники, но в то же время был сотрудником Главного разведывательного управления Генерального штаба. Он имел доступ к важнейшим военным и государственным секретам СССР, был в доверительных отношениях с несколькими высокопоставленными военачальниками. К началу кубинского кризиса Пеньковский уже чувствовал, что попал в поле зрения советской контрразведки и кольцо неумолимо сжималось. Он ничего не знал об операции «Анадырь», но от ЦРУ имел на случай чрезвычайных обстоятельств два сигнала: один — в случае угрозы ареста, другой — о подготовке внезапного удара советских ядерных ракет по США. И вот в день ареста, в последнюю минуту он посылает условленный сигнал в ЦРУ, но не о неминуемом аресте, а о подготовленном превентивном ядерном ударе советских межконтинентальных ракет по США.
К счастью, сотрудники ЦРУ, работавшие несколько лет с Пеньковским, в тот день, 22 октября, сочли это предупреждение ошибочным и доложили директору Маккоуну лишь о факте ареста ценного агента, но умолчали о характере его сигнала. И правильно сделали, так как в той крайне напряженной обстановке, когда стратегические силы США были приведены в наивысшую готовность, сигнал о начале войны Советским Союзом мог привести к непредсказуемым последствиям.
24 октября Хрущеву было вручено новое послание Кеннеди. Президент выражал надежду, что советские суда будут соблюдать условия «карантина». Ответ поступил в Вашингтон в тот же день и был весьма угрожающим. Хрущев расценивал американскую акцию «как акт агрессии, толкающий человечество на грань пропасти мировой ракетно-ядерной войны», и сообщал, что советское правительство не может дать указание капитанам своих судов подчиняться приказам американских ВМС, блокирующих остров Кубы. «Мы не будем только наблюдать за пиратскими действиями американских судов в море, — подчеркивал советский лидер, — мы будем вынуждены со своей стороны принять необходимые меры для защиты наших прав. Для этого у нее есть все необходимое» {456}.
Такой обмен посланиями не предвещал ничего хорошего, а тем временем советские суда приближались к линии «карантина», где дежурили американские корабли. Какой будет встреча? Этот вопрос волновал и Вашингтон и Москву. Президент Кеннеди попросил министра обороны передать адмиралу Андерсену, командующему силами «карантина», его приказ: «огонь открывать только с санкции президента». Макнамара связался с адмиралом. Выяснилось, что тот собирается действовать в соответствии с военно-морским уставом: предупредительный выстрел впереди по курсу, а в случае неподчинения вести огонь на поражение. Министр пришел в ужас: ведь так можно было начать третью мировую войну! Он в жесткой форме передал адмиралу приказ президента: огонь только после получения подтверждения Белого дома.
24 октября напряжение нарастало. Два советских судна — «Комилес» и «Гагарин» подходили к позициям американских боевых кораблей. Америка наблюдала эту сцену по телевизору. Мы в Москве на Центральном командном пункте войск ПВО страны также видели на планшете, как происходит сближение. Отсчет шел на единицы километров: пять,… четыре, три. Нервы всех наблюдавших эту картину по обе стороны океана были на пределе.
Но в это время (это было видно на планшете) советские суда остановились, а затем, развернувшись, легли на обратный курс. А произошло вот что. Когда осталось несколько километров до точки встречи, капитаны «Гагарина» и «Комилеса» получили шифрограмму из Москвы. Она предписывала не пересекать линию «карантина», а отойти на безопасное расстояние, лечь в дрейф и ожидать дальнейших распоряжений.
