– И самое странное в том, что Тозо практически ни слова не говорит о сокровищах, спрятанных Энрике Дандоло. Ведь у него на руках была карта, составленная по личному указанию легендарного дожа, и он почему-то не попытался найти хоть часть этих сокровищ, даже когда оказался на службе у венгерского короля. Почему? Ведь королю эти сокровища очень пригодились бы и в благодарность за них король мог бы возвысить Тозо. Почему Тозо этого не сделал?
– Действительно, а почему?
– А потому, что он был религиозным фанатиком, в глазах которого все земные сокровища были ничем по сравнению с частью Животворящего Креста, – пояснил Липатов. – Не зря большую часть своей жизни Джованни Тозо провел во францисканском монастыре. И я думаю, что пророчество монаха, заключенное в цифрах «1», «2», «28», он воспринял всерьез и посвятил долгие годы его разгадке. Эх, если бы узнать, что содержит зашифрованная страница рукописи!
– А ваш предок Тузов, который посвятил свою жизнь поискам сокровищ? Неужели не осталось никакой информации: нашел он что-нибудь или нет? – допытывался я.
– Он бесследно исчез и унес тайну с собой в могилу, – сокрушенно вздохнул Липатов и с досадой добавил: – И что бы ему не снять копию с карты и оставить ее в семье?! Возможно, благодаря этому мы сейчас имели бы ключ к разгадке тайны исчезнувшей константинопольской части Животворящего Креста! Я уверен, что эти две тайны тесно связаны.
– Возможно, – согласился я и взглянул на часы. Однако! Я засиделся в гостях и все еще не перешел к тому, ради чего я сюда пришел. – Владимир Николаевич, а не пора ли нам приступить к нашим антресольным изысканиям?
– Ах да! – спохватился Липатов. – Извините, увлекся. Если вы готовы, то идемте за стремянкой.
Стремянка хранилась в конце коридора в чуланчике. Точнее, мне сначала это место показалось чуланчиком. Но, увидев в стене чуланчика дверь с замками и засовом, я понял, что это выход на «черную лестницу», отгороженный от остальной части длинного коридора перегородкой.
Мы поставили стремянку в проходе к кухне, и я помог Липатову взобраться на самый ее верх. Затем в течение часа я добросовестно принимал передаваемые мне мешки со старым тряпьем, дырявыми эмалированными кастрюлями, старыми смесителями и прочей рухлядью, неизвестно зачем хранимой людьми в своих квартирах. Еще столько же времени ушло, чтобы все это отправить обратно. Логичнее было бы выбросить, но оттаскивание на помойку потребовало бы гораздо большего времени. Наконец, за дверцами антресоли скрылся последний мешок, и обескураженный Липатов устало уселся на верхней ступеньке стремянки.
– Все! Больше не знаю, где искать, – обреченно сообщил он и попросил: – Помогите мне, пожалуйста, спуститься.
Я протянул руку, но в это момент стремянка пошатнулась. Задние ее «ноги» качнулись и сомкнулись с передними. Подчиняясь законам физики, стремянка вместе с оцепеневшим от ужаса Липатовым начала падать на меня. Я инстинктивно отпрыгнул в сторону.
Стремянка ударилась о шкаф с одеждой и замерла под углом сорок пять градусов. Липатов лежал на ней, вцепившись в алюминиевые профили конструкции так, что мне еле удалось отцепить его руки и помочь встать на пол.
– С вами все в порядке? – обеспокоенно осведомился я. Липатов пребывал в странном оцепенении, задумчиво глядя куда-то вверх.
– Рюкзак, – сказал он.
– Что? – не понял я.
– Рюкзак, – повторил Липатов, указывая на шкаф. Действительно, на шкафу лежали два чемодана и рюкзак. Черный рюкзак с молнией. С таким часто ходят молодые люди. И не очень молодые, но не любящие носить что-либо в руках.
– Да, рюкзак, – согласился я. – Вы его проверили?
– Нет еще, как и эти чемоданы. Но дело не в этом. Это – не дядин рюкзак. У него никогда не было ничего подобного. И не могло быть.
– Вы уверены? – спросил я.
– Дядя всегда ходил в английском костюме, а в холодную погоду – в кашемировом пальто. Вы можете себе представить человека в дорогом костюме или кашемировом пальто с таким рюкзаком на спине? – спросил Липатов.
Да, представить такое было затруднительно. Куда мог ходить академик с таким рюкзаком? Явно не на заседания Академии наук. Разве что на рынок за картошкой.
