Тайна Трех. Египет и Вавилон - страница 26

Каждый раз, как я смотрю на глаза Рахотепа, чье надгробное изваяние найдено в Медуме, в Нижнем Египте, и хранится в Каирском музее («Рахотеп и Ноферта»), мне вспоминается «Портрет» Гоголя. Лучше, чем его словами, нельзя передать впечатление от этих глаз. «Невыносимые, страшные глаза». «Это были живые, это были человеческие глаза. Казалось, как будто они вырезаны из живого человека и вставлены сюда», – в полотно портрета или в камень изваяния. «Глядит! Глядит!» – хочется вскрикнуть и попятиться, как та женщина из уличной толпы, которая нечаянно увидела портрет, или тот приятель художника, который испытал на себе заключенную в портрете «нечистую силу»: «Ну, брат, состряпал ты черта!»

Вся разница в том, что у Гоголя – черт, нечистая сила, черная магия; а здесь, в Египте, – Бог, сила святая, магия белая. И Гоголь только мечтает о том, что может быть; а в Египте это, действительно, было – было, есть и будет, если был, есть и будет Воскресший Человек, Христос.

Рахотеп – современник царя Снофру, IV династии (около 3000 лет до Р. Х.), а наследник Снофру, Хеопс (Chufu), построил большую пирамиду Гизехскую. Кажется, в глазах Рахотепа – та нечеловеческая сила, которая воздвигла это величайшее строение на земле.

Пирамида Хеопса – два миллиона триста тысяч каменных глыб, по две с половиною тонны каждая, величайшая тяжесть, когда-либо вознесенная руками человека, и легкая веточка мимозы на сердце усопшего: одна и та же сила – воля к воскресению – и в этой тяжести, и в этой легкости.

«Я не буду описывать, потому что одно из двух: или слова мои не выразят и тысячной доли того, что нужно сказать; или же, если бы я дал только самый бледный и слабый очерк, меня сочли бы за человека восторженного, может быть, даже за сумасшедшего. Одно скажу: эти люди строили, как исполины в сто локтей ростом». Это говорит Шамполлион обо всем египетском зодчестве, и это же можно бы сказать о пирамидах, в особенности.

Лучше всего говорит о них Филон Византийский, в книге «О семи чудесах мира»: «Люди по ним восходили к богам, и боги нисходили к людям».

Геродот (II, 125) сообщает о пирамиде Хеопса: «Строилась она уступами. Камни подымались на первый уступ, посредством машины, слаженной из коротких деревянных звеньев; камень, поднятый на первый уступ, вкладывался во вторую машину и оттуда подымался на второй уступ; со второго – на третий, и так далее. Подъемных машин было столько же, сколько уступов». А по Диодору, камни вскатывались по земляным насыпям на деревянных полозьях.

Такова первобытная техника пирамидного зодчества, но, несмотря на эту первобытность, оно никогда и нигде, ни даже в самом Египте, не было превзойдено. В зодчестве этом такое величие и такая простота, как в созданиях природы.

«Почти невероятно, что подобный замысел мог быть исполнен» (Э. Мейер). «Это сон исполинского величия, осуществленный только раз на земле, неповторяемый» (А. Морэ).

«Даже при нашей современной технике было бы трудноисполнимой задачей построить, как это сделали египетские зодчие IV династии, в толще каменных громад, подобных пирамидам, внутренние горницы, ходы и переходы, которые, несмотря на давление миллионов пудов, сохраняют, после шестидесяти веков, всю свою первоначальную правильность и не покривились ни в одной точке» (Ленорман).

В усыпальнице Хеопса, несмотря на тысячелетия и землетрясения, колебавшие громаду пирамиды, ни один камень ни на один волос не сдвинулся. Прочнее никто не строил и, вероятно, никогда уже не построит. Это – самое вечное из всего, что создано людьми на земле.

Исполинские глыбы гранита сплочены так, что нельзя между ними просунуть иголку, и, отполированные до зеркальной гладкости, грани их подобны граням совершенного кристалла.

Средняя ошибка в кладке камней равняется одной десятитысячной, по отношению к математически точной длине, квадрату и горизонтальности. Кладка столь совершенна, и глыбы в несколько десятков тысяч пудов сложены так, что наибольшие промежутки между ними равняются одной десятитысячной дюйма, образуя грани и плоскости, «не уступающие работе современного оптика» (