Доктор наклонился и прочел вслух: «Я высокого мнения о твоем характере, Иоганн, и поэтому безусловно поручил бы тебе заботиться о вверенном мне ребенке, если бы я умер раньше, чем...»
— Баста, сегодня больше ни слова! — сказал врач, выдвигая ящик письменного стола и кладя туда неоконченное письмо. Затем он сосчитал пульс больного и украдкой взглянул на два красных пятна, горевших на резко выступающих скулах Гельвига.
— Ты точно ребенок, Гельвиг! — проворчал Бем. — Стоит мне отвернуться, как ты сейчас же делаешь глупости.
— Ты постоянно мучаешь меня... Вот подожди, в мае я удеру отсюда, и тогда можешь искать меня в Швейцарии.
На следующий день окна комнаты больного в доме Гельвигов были открыты настежь. Сильный запах мускуса вырывался на улицу, а по городу расхаживал человек в траурном платье, извещая по поручению городских властей о том, что господин Гельвиг скончался час тому назад.
У задернутого зеленой занавеской окна, выходившего в прихожую, стоял роскошный гроб с останками Гельвига. Массивные серебряные ручки гроба блестели, голова покойного лежала на белой атласной подушке. Рядом благоухали только что срезанные цветы.
Фелисита сидела в темном уголке за кадками с олеандрами и померанцевыми деревьями. Два дня она не видела своего приемного отца, а комната покойного была заперта. Но теперь она стояла, преклонив колени, на холодном каменном полу и неподвижно смотрела в это чужое лицо, с которого смерть стерла выражение безграничного добродушия. Девочка присутствовала при последних минутах Гельвига, но не поняла, что с волной крови, хлынувшей у него из горла, все кончилось. Он посмотрел на нее с непередаваемым выражением, когда ее вывели из комнаты. Озабоченная и взволнованная, ходила Фелисита мимо открытых настежь окон комнаты больного. Она знала, как остерегался он каждого дуновения ветерка, а теперь с ним так обращались! Она удивилась, что вечером не затопили камин, и попросила позволения отнести больному лампу и чай. Фридерика сердито крикнула ей: «Да что ты, не в своем уме или не понимаешь по-немецки? Он умер, умер!» Теперь Фелисита увидела его изменившимся до неузнаваемости и начала, наконец, понимать, что такое смерть.
Как только прихожая заполнялась новыми любопытными, Фридерика появлялась из кухни, вытирала глаза уголком передника и начинала восхвалять добродетели покойного.
Прихожая постепенно опустела. Вдруг маленькая Фелисита испуганно посмотрела на стеклянную дверь, которая вела во двор. На пороге появилась старая невысокая дама, лицо которой поразительно походило на Гельвига. Она была одета в старомодное черное платье из тяжелой шелковой материи, без всяких складок. Над лбом вились белоснежные локоны, поверх которых была накинута черная кружевная косынка, завязанная под подбородком.
Старушка не заметила ребенка, неподвижно смотревшего на нее, затаив дыхание, и подошла к гробу. Увидев лицо покойного, она невольно отшатнулась, и левая рука ее непроизвольно уронила на грудь покойного букет прелестных цветов. На мгновение она закрыла лицо платком, а затем торжественно положила правую руку на холодный лоб мертвеца.
— Знаешь ли ты теперь, как все это случилось, Фриц? — прошептала она. — Да, ты теперь знаешь это, как твои отец и мать!.. Я тебе все простила, Фриц, ты ведь не знал, что поступал несправедливо! Спи мирным сном!
Она хотела удалиться так же тихо, как и пришла, но в это время дверь столовой отворилась — и появилась госпожа Гельвиг. Она держала в руках грубый венок из георгинов, очевидно, собираясь возложить его на гроб как последний «дар любви».
Взгляды обеих женщин встретились. В глазах вдовы вспыхнул зловещий огонек, и ее лицо запылало неугасимой жаждой мести. Лицо старушки также выразило ее глубокое волнение. Казалось, что она боролась с невыразимым отвращением, и, наконец, победив это чувство, кротко протянула руку госпоже Гельвиг.
— Что вам здесь нужно, тетя? — сухо спросила вдова, игнорируя дружеский жест старушки. — Благословение неверующей не имеет силы.
— Для вечной мудрости и любви Божьей жалкая форма не имеет значения. Бог слышит благословение, если оно исходит от чистого сердца.
