Чего только не было в этом сундучке, и какая буря поднялась в душе ребенка при виде знакомых вещей! Они были так нарядны, как будто предназначались для маленькой принцессы, и, кроме того, их держала в руках покойница-мать. С мучительной остротой вспомнила Фелисита то приятное чувство, которое она испытывала, когда мама одевала ее, прикасаясь к ней своими нежными, мягкими руками... Вот и кошечка, вышитая на маленькой сумочке, составлявшей когда-то гордость ребенка. В сумочке было что-то, но не игрушка, как подумала сначала девочка, а хорошенькая агатовая печатка, на серебряной пластинке которой был вырезан тот же величественный олень, который изображался везде в доме Гельвига. Под гербом было написано: «М. ф. Г.». Эта печать, наверное, принадлежала маме, и девочка взяла ее.
Воспоминания нахлынули на Фелиситу, и многое стало ей ясно. Она понимала теперь те минуты, когда, проснувшись, видела у своей кроватки отца в куртке, расшитой золотыми блестками, и мать с распущенными белокурыми волосами. Они возвращались с представления, во время которого всякий раз стреляли в бедную маму а она, ничего не подозревая, смотрела на смертельно бледное лицо матери, которая страстно прижимала ее к сердцу...
Одну за другой вынимала и ласково гладила девочка эти вещи, а потом заботливо клала их назад в сундучок, а когда крышка снова закрылась, ребенок обнял руками маленький старый ящик и положил на него свою головку: они были старыми друзьями и так одиноки в этом мире, где для дочери фокусника не нашлось ни пяди родной земли... Через открытое окно проникла струя теплого воздуха и принесла с собой удивительное благоухание... Откуда мог взяться этот аромат? И что это за звуки неслись издали? Фелисита открыла глаза, села и прислушалась. Это был не орган францисканской церкви — богослужение давно окончилось. Более знакомому с музыкой человеку не пришла бы в голову и мысль об органе. Кто-то мастерски играл на рояле увертюру к «Дон Жуану».
Фелисита придвинула к окну стол и влезла па него. Четыре крыши образовывали замкнутый квадрат. Противоположная крыша была выше остальных и поэтому закрывала вид, о котором так мечтала девочка. Высокая, слегка покатая боковая сторона этой крыши была покрыта цветами, которые дружно качали разноцветными головками. Насколько могла достать человеческая рука с устроенной у нижнего края галереи, были посажены цветы, а выше, до самого конька, вился дикий виноград, ветви которого ползли даже на соседние дома. Галерея шла во всю длину крыши и казалась удивительно легкой, а между тем на ее перилах стояли тяжелые ящики с землей, в которых росли пышные кустики резеды и прекрасные розы.
Белый, довольно грубый садовый стул, придвинутый к круглому столику, на котором стоял фарфоровый кофейный прибор, указывал, что здесь кто-то живет. Стены были все покрыты плющом, по которому вились настурции. Их огненные цветы раскачивались и над стеклянной дверью, которая была слегка приоткрыта, и именно из этой комнаты неслись звуки, привлекшие ребенка к окну.
Взгляд вниз заставил Фелиситу догадаться, в чем дело. Там находился птичий двор. Фелисита никогда его не видела, так как ключ от него Фридерика всегда носила в кармане. Но она часто приходила на кухню и сердито говорила Генриху: «Старуха наверху опять поливает свою негодную траву так, что из всех желобов ручьем течет!..» Негодной травой назывались тысячи прелестных цветов, за которыми ухаживала старая дева, в это воскресенье игравшая светскую и веселую музыку!..
Едва успели промелькнуть эти мысли в детской головке, как маленькие ножки уже стояли на подоконнике. В этом сказалась вся гибкость детской души, которая в увлечении чем-нибудь новым способна забыть в одно мгновение все страдание и горе. Фелисита лазала как кошка, а прогулка по крышам была для нее пустым делом. Правда, оба желоба на крыше поросли мхом и казались довольно ветхими, но они, во всяком случае, не могли сломаться, и их нельзя было и сравнивать с тем топким канатом, на котором, как это видела Фелисита, танцевала девочка, гораздо моложе ее. Ребенок выскользнул из окна и, сделав два шага по крыше, стоял уже на желобе, трещавшем под ногами. Затем девочка влезла на более высокую крышу, перескочила через перила и с горящими щеками и блестящими глазами очутилась среди цветов.
