— Власть, о существовании которой мы с вами знаем, не умея ее достичь…
— То же самое было бы и с Сегиром… Таким образом, вы его ничего не лишили.
Он улыбнулся:
— Как я жалею, что не поговорил с вами раньше…
— Ваше молчание позволило мне жить все это время, и, как ни парадоксально, пока мы тут говорим про Вечность, жизнь моя уходит…
Я видел этот прекрасный свет. Мне так хотелось закрыть глаза, чтобы он унес меня. Уйти по следам Сегира, встретиться с Морганом, Орфеем и моим отцом-книготорговцем…
— Фарос? Что с вами?
— Я же говорю. Я ухожу, только и всего…
— Что делать с тем, что мы знаем?
— Промолчав, вы, без сомнения, отодвинули угрозу другого преступления, жертвой которого мог бы стать ваш брат.
Те, кто хотел узнать чрезвычайную власть ключа к Богу, не остановились бы ни перед чем… Вы спрашивали мое мнение? Я отвечал, что чудесная сторона расшифровки должна остаться тайной. Сегодня другое дело. Говорить? Но говорить должны не вы. Никто не поймет столь длительного молчания. Однако ведь не запрещено, чтобы правду рассказал кто-то другой…
Когда страсти улягутся.
— Простите за откровенность, Фарос… Вряд ли это будете вы. Однако эта история не растворится в забвении. Все, что предположил дешифровщик, не будет принадлежать только тому, кто поведал историю, ведь так? И то, чего он не узнал, останется закрытым навсегда.
— Вы желаете, чтобы об этом когда-нибудь узнали?
Поразмыслив, он ответил:
— Да. Я полагаю, надо рассказать о тайне Шампольона.
Чтобы почтить память моего брата и его самого тоже. Я видел сомнение в его взгляде. Неотвязные вопросы Изабеллы N. убедили его, что самое главное от него ускользнуло. Потому он и отправился в Египет. Он неутомимо искал то, что скрывала пелена. То был бесполезный поиск, и я тоже виновен, ибо не открыл ему правды. Я ношу в себе частицу той болезни, что подкосила его и привела к гибели. Несмотря на все ваши усилия, вы не сможете простить мне этой ошибки. Перед смертью он сказал мне, что верит, будто не раскрыл тайны фараонов. Я не ответил. Я продолжал лгать, и получился такой вот парадокс. Чем больше Изабелла его обманывала, тем больше он приближался к главному. Как бы то ни было, я уверен, он бы утешился, если бы узнал, что правда наконец стала известна и что он ее предвидел: 14 сентября 1822 года он нашел тайный смысл письменности фараонов, но божественные слова так и остались в глубине ночи, отведенные моей рукой… А жизнь…
— Есть и другие причины, которые обязывают нас раскрыть эту тайну.
— Какие?
— Письменность фараонов имеет власть, ибо указывает путь к Вечности, открывает дверь. Но не только. Вот вам мое заключение: мы все правы, и мы все неправы. Ватикан, Бонапарт, наше ученое трио, конкуренты Шампольона, он сам и Изабелла — все мы думали, что за пеленой находится нечто огромное и бесконечное. Это так, но ваш рассказ, мой дорогой Фижак, говорит о том, что оно закрыто для смертных. Земные великолепия фараонов — всего лишь кулисы огромного мира.
Главная же часть его скрыта и останется скрытой навсегда. И все, будь то друзья или враги Сегира, должны это знать.
— А не слишком ли рано сейчас?
— Действительно… Вокруг этой темы не утихает огонь страстей.
— Враги Шампольона сильны… Не все они — ровесники Жомара. Сегодня еще найдутся те, кто станет утверждать, будто мы лжем или отчасти скрываем тайну…
— И те, кто будет убежден, что до сверхъестественной власти древнеегипетской письменности рукой подать. И пытаться ею овладеть.
— Надо подождать, пока открытие Шампольона не будет признано всем ученым сообществом.
— И пока иероглифы не выдадут все свои земные тайны…
— По-вашему, Фарос… Сколько лет?
— Сто пятьдесят?.. Мелочь по сравнению с возрастом фараонов…
— Увы! Я не знаю никого, кто мог бы рассказать об этом в столь отдаленном будущем.
— Это лишь плохо поставленный вопрос. Возможно, у меня имеется решение. Если Бог даст мне еще чуть-чуть пожить…
