Он резко шагнул к двери. Ронни дожидался его.
– Мир и покой и все такое. Не повезло парню, – пробормотал Джимми и добавил: – Кстати, Ронни, а кто выстроил эти часы в ряд?
– Откуда мне знать? Наверное, кто-то из слуг.
– Забавная, однако, вещь, – проговорил Джимми, – часов стало семь, а не восемь. Один будильник отсутствует. Ты заметил это?
Ронни что-то неразборчиво буркнул.
– Семь, а не восемь. – Джимми нахмурился. – Хотелось бы знать почему.
– Неосмотрительно все это, вот что я вам скажу, – промолвил лорд Кейтерхэм голосом мягким и печальным, в котором словно сквозило удовольствие подобранным им прилагательным. – Да и в самом деле, неосмотрительно. Я часто замечаю, что эти, так сказать, «сделавшие себя» люди на самом деле неосмотрительны. Весьма возможно, что именно поэтому им удается скопить такие крупные состояния.
Он с печалью оглядел свои наследственные земли, во владение которыми снова вступил в тот день.
Дочь его, леди Эйлин Брент, известная друзьям в частности и обществу в целом под прозвищем Бандл, расхохоталась.
– Ну ты-то крупное состояние никогда не скопишь, – сухим тоном отметила она, – хотя и неплохо подоил старого Кута за аренду нашего дома. И каков он из себя? Вполне презентабелен?
– Из числа крупных мужчин, – промолвил лорд Кейтерхэм, чуть поежившись, – наделенных квадратной физиономией и седой шевелюрой. Могучий такой тип. Так сказать, сильная личность. Ну как если паровой каток превратить в человека.
– И утомительный, наверное? – посочувствовала отцу Бандл.
– Жутко скучный и полный всяких унылых добродетелей… трезвости и пунктуальности, например. Даже не знаю, кто из них хуже – сильные личности или искренние политики. Я лично предпочитаю веселых и бестолковых.
– Веселый и бестолковый на смог бы заплатить тебе ту цену, которую ты заломил за этот старый мавзолей, – напомнила ему Бандл.
Лорд Кейтерхэм поморщился.
– Не надо пользоваться этим словом, Бандл. Мы отклонились от темы.
– Не знаю, почему ты так ужасно чувствителен в этом отношении, – проговорила Бандл. – В конце концов, должны же люди где-то умирать.
– Это совершенно необязательно делать в моем доме, – заявил лорд Кейтерхэм.
– Не вижу этому причины. Люди только и делают, что умирают. Целая куча нудных и дряхлых прадедушек и прабабушек.
– Тут дело другое, – продолжил лорд Кейтерхэм. – Естественным образом я рассчитываю, что Бренты будут умирать в этом доме, – речь не о них. Но я против того, чтобы это делали здесь чужие нам люди. И в особенности возражаю против дознаний. Скоро они войдут в обычай. Это уже второе. Помнишь всю ту шумиху, которая поднялась здесь четыре года назад? И в которой, кстати, по моему мнению, виноват исключительно Джордж Ломакс[2].
– А теперь ты винишь в этом несчастного старого прямолинейного тяжеловеса… Не сомневаюсь, что Кут столь же раздосадован, как и все остальные.
– Очень непредусмотрительно, – упрямо повторил лорд Кейтерхэм. – Людей, способных на подобные вещи, нельзя приглашать в свой дом. И что бы ты ни говорила, Бандл, дознания мне не нравятся. Не нравились и нравиться не будут.
– Но это не должно получиться таким, как прошлое, – умиротворяющим тоном проговорила Бандл. – То есть это было не убийство.
– Могло быть – если судить по шуму, который поднял этот тупоголовый инспектор. Он так и не забыл то дело, которое произошло четыре года назад. Наверное, решил, что всякая случившаяся здесь смерть непременно является результатом злого умысла, отягощенного серьезными политическими последствиями. Ты даже не представляешь себе, какой он устроил скандал. Тредвелл все рассказал мне. Проверил целую спальню на предмет отпечатков пальцев. И, конечно, обнаружил только отпечатки пальцев покойника. Дело яснее ясного, хотя остается вопрос, была ли смерть результатом самоубийства или случайности.
– Я свела знакомство с Джерри Уэйдом, – сказала Бандл. – Он был приятелем Билла. Джерри понравился бы тебе, отец. Вот уж кто действительно был очаровательно бестолковым.
– Я не способен симпатизировать человеку, явившемуся в мой дом, чтобы умереть в нем и тем самым досадить мне, – продолжал упрямиться лорд Кейтерхэм.
