– Она не моя. Я ее даже никогда не видел.
– Но она точно там? – не успокаивался Колобков. – Смотри, если окажется, что мы зазря перлись в такую даль…
– Вряд ли ее кто-то забрал, капитан. Посмотри на те лианы.
Колобков посмотрел и неохотно кивнул. Когда-то на храмовом острове располагался еще и сад. За пятьсот миллентумов, прошедших с ухода людей, он разросся и одичал, превратившись в густые джунгли. Лианы покрыли каменные стены сплошным ковром. Ворота тоже оплетены сверху донизу. Их явно никто не тревожил уже очень давно.
– Для живших здесь в древности это строение было святыней, – объяснил хумах. – Для тех, кто пришел после них, оно уже не было святыней, и они забрали все, что им понравилось. Но только то, что лежало снаружи. Они думали, что внутри живут злые духи, и боялись туда заходить. Поэтому и не заходили.
– Логично, – хмыкнул Колобков. – Ладно, пошли тогда. Там внутри есть какое-нибудь освещение?
– Зачем? – не понял Лайан. – Сейчас день.
Конечно же, освещение не потребовалось. Днем на Эйкре светло везде, где есть кислород. Даже в подземельях не нужны ни фонари, ни факелы.
Зато на пути встала другая преграда. Огромные бронзовые ворота. Слишком огромные и тяжелые, чтобы просто так их распахнуть.
Колобков легонько постучал по металлу костяшками пальцев. Послышалось тихое-тихое гудение.
– Сова, открывай, медведь пришел… – задумчиво произнес бизнесмен, опираясь на палку.
Разумеется, ему никто не открыл. Подумав еще немного, Колобков достал из кармана мел и принялся писать на стене. Намалевав «Здесь был Петя», он отошел на два шага назад и полюбовался своим художеством.
Гена тем временем медленно двинулся вдоль ворот, простукивая их тут и там. Везде один и тот же звук. И никаких признаков другого входа.
Чертанов сбросил с плеч рюкзак и уселся у стены, растирая зудящие ноги. Еще немного – и они просто отвалятся.
Лайан Кграшан уселся на задницу, наблюдая за действиями Колобкова и Гены. Хвост елозит влево-вправо, словно задавшись целью подмести каменный пол.
А Света неподвижно замерла у статуй при входе. Три метра в высоту, вытесанные с потрясающим мастерством, они привлекли внимание девушки сразу и надолго. Светлана всегда интересовалась древними культурами.
– Удивительно… – прошептала Света, благоговейно касаясь гладкой поверхности. – Сколько же им лет?..
Она тут же произвела мысленный подсчет. Этот храм был оставлен пятьсот миллентумов назад. Миллентум – это тысяча эйкрийских «дней». Тысяча циклов тепория. Один такой цикл длится сорок восемь земных часов. Соответственно, миллентум – это две тысячи земных дней, или пять с половиной лет.
Значит, этим статуям около трех тысяч лет!
– Пап, а давай возьмем их с собой? – предложила Света.
– Кого – их? – рассеянно обернулся Колобков.
– Вот эти статуи.
– А нафига нам всякие памятники? – удивленно моргнул любящий отец. – На металлолом сдать?
– Они каменные.
– Тем более – нафига?
– Эрмитажу пожертвуем… – смущенно прошептала Света.
– Чего-чего?..
– Это же исторические памятники… Очень древние…
– И очень тяжелые. На кой черт они Эрмитажу? У них в запасниках таких скульптур столько, что хоть вдоль мостовых расставляй вместо гаишников.
– Но им три тысячи лет, папа! – обиделась за статуи Света.
– Ну и что? Вон тому булыжнику, может быть, целых четыре тысячи. По-моему, от этого он не становится ценным.
Света печально вздохнула. Конечно, она и без того прекрасно понимала, что забрать статуи не получится. Как их доставить на «Чайку», такие здоровенные? Но она просто не могла стоять и спокойно смотреть, как пропадают бесценные исторические памятники.
– Скажите, Лайан, а как часто ваш народ посещает эти места? – вежливо спросила она у хумаха.
– Никогда не посещает, – ответил тот. – Здесь нет для нас ничего полезного, а мой народ не склонен к бесцельным передвижениям.
– Но вы же…
– Я – особый случай, – прервал девушку Лайан. – Среди хумахов тоже иногда встречаются непоседливые натуры. Я еще в молодости избороздил лапами весь наш остров – а потом отправился посмотреть и на другие. Но это исключение из правила.
Чертанов слушал разговоры остальных, с каждой минутой все сильнее клюя носом. И в конце концов задремал.
