Тайна по имени Лагерфельд - страница 28

Эта репутация, этот пагубный ореол, окружающий его спутника, нравятся Карлу Лагерфельду, видящему в нем «дьявола в человеческом обличье с головой Гарбо. […] Этот человек забавлял меня более всего, он был моей противоположностью. Он был невероятным, отвратительным. Он был совершенным. Он вызывал страшные приступы ревности»^>13.

Карл искал своего двойника. Все думают, что он нашел свою полную противоположность. Одним словом, свой идеал.

На танцполе в клубе «Сет» Жак встречается с Дианой де Бово-Краон, девушкой, стремящейся всеми средствами освободиться от оков строгого воспитания. «Мои манеры и мой вид совсем не подходили девушке из хорошей семьи, которой я была, — признается она. — Я была очень экстравагантной. Эта вызывающая эксцентричность соблазнила Жака»^>14. Они встретились впервые чуть раньше, в традиционном для таких знакомств «Кафе де Флор». Но на этот раз все по-настоящему… «Жак говорил, что женится на молодой женщине, титул и социальное положение которой среди сливок общества ему подойдут. Это была Диана^>15, принцесса и внучка Антенора Патино, боливийского дельца, известного коллекционера произведений искусства»^>16, — рассказывает Кристиан Дюме-Львовски.

В ожидании этой фантасмагорической свадьбы молодой человек от души предается веселью со своей ночной спутницей. «Мы кружились в вихре наркотиков, секса и алкоголя, — вспоминает Диана. — Жак был человеком крайностей, ему хотелось испытать в жизни все. Он любил опасность, ночные эксперименты. В те времена можно было себе это позволить, это было обворожительно, потому что все было разрешено. Мы жили беззаботно»^>17.

Карл при желании только с верхней ступеньки лестницы в клубе «Сет» может наблюдать за тем, как Жак порхает как мотылек в плену ночных огней, так как он лишь изредка спускается вниз, смешиваясь с разномастной публикой. В любом случае он как будто не беспокоится о Жаке.

Карл вполне может позволить Жаку быть одержимым своими демонами. Его демоны выглядят куда благоразумнее. Они так давно усмирены, что безумство этих лет не тревожит их. «Я прожил их как будто за стеклом. Я восхищаюсь людьми, которые губят себя, но у меня есть инстинкт самосохранения, который выше всего остального. Я никогда не курил, никогда не употреблял крепкого алкоголя, не принимал наркотиков»^>19. В то время как Париж оживает ночью, он предпочитает оставаться верным своим тихим увлечениям, впрочем, не столь благоразумным, как кажется: чтению и рисованию.

Иногда к полудню, когда в свежем зимнем утреннем воздухе разносится звон колоколов Сен-Сюльпис, Жак возвращается в квартиру, бросая на ходу: «Mein Kaiser» (Мой император); в целом мире только он один имеет право называть так Карла, иронизировать над человеком, не желающим демонстрировать ни одного признака слабости. На глазах у всего света он пронзил броню стилиста, и тот не может не знать этого. В ответ Карл придумал Жаку прозвище. «Карл все время называл его „Жако“ […], — улыбается Диана де Бово-Краон. — Жако — это когда все шло хорошо, и Жак — когда тот, возможно, совершал очередную глупость»^>20.

Элизабет, должно быть, читает, полулежа в кресле, в комнате, расположенной в глубине квартиры, а Жак созерцает через большое окно угол массивной церкви. Приехав в Париж, он мечтал жить рядом с этим священным местом, служащим декорацией его любимому роману Гюисманса Без дна. Действие в нем разворачивается отчасти в жилище звонаря, квартира которого занимает целый этаж одной из двух огромных, на удивление асимметричных квадратных башен. Два главных героя и их хозяин встречаются там во время ужинов и разговаривают о черных мессах, в которых якобы принимают участие представители самых обеспеченных кругов столицы и легионы демонов, реющих над городом. Жак хранит книжицу в кармане. Случается, что он осторожно открывает ее, словно в ней содержится нечто роковое, и снова пробегает глазами по уже прочитанным и перечитанным строчкам, ставшим теперь больше чем отражением его истории.