Тайна по имени Лагерфельд - страница 25
К этому нужно добавить белые рубашки с высокими и жесткими воротничками, которые также носит Жак. Шейные платки вместо галстука, монокль и черная борода, которую он отпускает и идеально подстригает, еще больше усиливают впечатление от ансамбля.
«Карл считал, что в его внешности видна доброта, что правда. Но он не хотел показывать ее. Тогда он подчеркивал в себе жесткость»>3, — рассказывает Венсан Дарре.
Дизайнер перенимает повадки немецкого барона. «По его мнению, вершина цивилизации — это прежде всего двор Габсбургов, Австро-Венгерская империя, Сисси, Людвиг II Баварский… Затем — Веймарская республика и все художественные течения, связанные с крайней вседозволенностью в обществе. Его завораживали коррупция, гангстеры, деньги»>4, — замечает Тан Гудичелли.
Так, Карл находит следы двух великих немцев, элегантность и утонченность которых представляются ему высшими, исчезнувшими ценностями. «Моя мать говорила: „Послушай, есть два человека, которых я нахожу приличными, — Гарри Кесслер и Вальтер Ратенау. Остальные — дерьмо“»>5. Из-за высоких жестких воротников Лагерфельда проглядывает не только безупречная внешность светского дипломата и убитого министра Веймарской республики, это целый утерянный мир, ощущение необыкновенной красоты, пусть даже ослепляющей.
В то же время он с усердием продолжает пополнять свою коллекцию ар-деко. В памяти галеристки Чески Валлуа, большого специалиста по этому периоду, остался торопливый человек, который несколько раз в неделю забегал к ней после рабочего дня, когда она уже закрывала свой магазин: «Он приходил, как будто порхая, с улыбкой. Осматривал все, высказывал свои соображения. Все ему нравилось, все его удивляло. Он учился в сумасшедшем темпе, глядя на все живым и уверенным взглядом кутюрье, сразу же понимающего качество и ценность произведений искусства. Он выбирал самых лучших дизайнеров. У Карла был необъятный внутренний мир»>6. Он смотрит, анализирует и, не колеблясь, покупает предметы мебели, которые подтвердят непогрешимость его вкуса и, подобно тотемам, дополнят его мечту.
В июле 1973 года он соглашается принять участие в съемке немецкого телевидения, позволив проследить за своей повседневной жизнью. Его снимают за работой и позирующим у окна своей парижской квартиры>7. Бархатный пиджак светло-коричневого цвета, крахмальный отложной воротничок и белый платочек в карманчике, оранжевый шейный платок. На этих редких снимках рядом с ним — Жак. Он чуть-чуть выше его и одет практически так же. Двое мужчин медленно прогуливаются посреди этой гармоничной вселенной, за тридевять земель от волнений Франции той эпохи и назревающего нефтяного кризиса. Два лудиона>8, вписанных в недоступный задний план декора. Не хватает лишь легкой дымки для того, чтобы иллюзия стала совершенной: Карл воссоздал обстановку Германии в период между двумя войнами, идеализированный образ которой внушила ему мать.
«Очень долго после войны, — пояснит он позднее, — у меня оставалось впечатление, что я родился слишком поздно, прозевал прежнюю жизнь»>9.
Вот, возможно, способ отдать должное лучшим годам своей матери, до того как она окажется заброшенной мужем на окраину утерянной Германии, в то время, когда к власти приходили нацисты. Но не слишком ли сентиментальная интерпретация для того, кто отныне приобретает облик Кайзера?
В это время его платья, также перекликающиеся с той эпохой, сменяют друг друга на модных показах Chloé, очаровывая редакторш глянцевых журналов, покоренных изяществом и красотой этого воскресшего мира. «Тогда Карл раскрывает концепцию общего стиля. То есть я — это имидж, я создаю имидж своего жилища, я влияю на правила хорошего тона, я вдохновляю других этим имиджем»>10, — говорит Патрик Уркад. Он уже близок к своей мечте. «Он создал из себя киногероя, окруженного голливудской тайной. Когда он приходил в „Кафе де Флор“, все были ошеломлены этим типом, обожавшим хлопать банкнотами по руке, как в фильмах Марлен Дитрих»>11, — говорит Венсан Дарре. Его поведение возбуждает ревность в маленьком кружке мастеров моды. Тан Гудичелли вспоминает: «Когда кое-кто начал называть его „Кайзер“, мы с друзьями звали его „Паива“ по имени любовницы Бисмарка, знаменитой куртизанки времен Второй империи, заказавшей построить для себя особняк с золотыми водопроводными кранами. Она выезжала на Елисейские Поля, одетая в фиолетовый наряд, с фиолетовыми бриллиантами, фиолетовой собачкой, в коляске, запряженной лошадьми, которых она приказала выкрасить в фиолетовый цвет… Он со своеобразным красноречием говорил теперь только о Габсбургах, но он создавал иллюзию»
