В начале шестидесятых годов Карл Лагерфельд по-прежнему проживает на Левом берегу, но поближе к Сене и, что символично, к французскому философу, приглашенному к столу немецкого монарха на картине Менцеля, — он живет на набережной Вольтера. В его дом часто наведываются другие герои. «Слева, — рассказывает он, — находилась квартира, где Шанель познакомилась с Мизией Серт>1. В ту пору в ней жил маркиз де Куэвас и туда таскались все балетные»>2. Их имена — словно призраки.
Быть или казаться? Вот в чем вопрос. В Париже, на пути к успеху, он встает значительно острее, чем в Германии, но молодой человек всегда знал ответ на него. В родительской усадьбе он уже был маленьким героем. Быть и казаться — на самом деле это всего лишь две стороны одной медали. Нужно носить маску, за которой можно спрятаться. Уловка предназначена тем, кто наблюдает за ним. Свой взгляд он скрывает за аксессуаром, который носит все чаще и чаще. «Иногда его видели без очков. И обнаруживался очень красивый взгляд, южный, восточный взгляд в обрамлении длинных ресниц, очень мягкий. Я спрашивал себя, не скрывает ли он из-за этого своих глаз, потому что он, как пруссак, всегда был немного увлечен викингами, тогда как физически не походил на них»>3, — вспоминает Тан Гудичелли. В то время никто не носит темных очков постоянно.
Карл нередко устраивается на красном диванчике в «Кафе де Флор». Он любит это кафе, впитавшее в себя дух великих, которые посещают его с самого открытия. Это в своем роде передняя дворца Сан-Суси Фридриха II. Он регулярно покупает охапку газет и книги в нескольких экземплярах, потому что дарит их и делает из них вырезки. Ему хочется все чувствовать, все знать, все предвидеть. Уловить дух времени и походку прохожих. Понять азбуку улицы и оживляющих ее линий. Темные очки позволяют ему совершенно незаметно наблюдать за тем, как приходят и уходят посетители. Он сдвигает их на лоб, когда читает прессу. Волнистые черные волосы и недовольно искривленные губы подчеркивают его интригующее очарование.
Утреннее рандеву превращается в ритуал. Странный, безупречно одетый персонаж, каким он представляется, мало-помалу вписывается в обстановку салона в квартале Сен-Жермен-де-Пре. До Карла доходят слухи, что о нем сплетничают в городе. Кто этот молодой немец, словно сошедший с модной гравюры? Откуда он взялся? Что он делает в Париже? На что он претендует? Тем более что живет он на широкую ногу.
«Ему хотелось жить в Париже так, как он видел в кино. В Париже белых „Роллс-Ройсов“, шампанского, завтраков в ресторане „Максим“… Ему хотелось играть эту роль, быть королем»>4, —
объясняет Венсан Дарре, один из тех, кто в будущем станет его правой рукой. Этот великолепный король на манер Гэтсби, героя Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, который двигался вперед, как «лодка, плывущая против течения, без конца отбрасывающего нас в прошлое»>5. Прошлое, которое он умышленно держит в тайне, дающее пищу для самых безумных фантазий. Якобы он — сын одной немецкой актрисы из золотого века немого кино… Якобы он — приемный сын… Якобы его отец оставил ему в наследство значительное состояние… Якобы его видели развлекающимся с альфонсами. Карл не обращает внимания. Он не расстался с густым туманом, обволакивавшим деревню его юности. Он — его лучший союзник. Ему нравится напускной ореол загадочности вокруг собственной персоны. За строгим фасадом он может скрыть разные истории, чувства, секреты. Его подлинная личность недостижима, спрятана за ширмами, сменяющимися по его воле, за эфемерными масками. В этом заключаются его шарм и его притягательность.
Во второй половине дня, пообедав в ресторане «Лип», он иногда приходит в бассейн «Делиньи», что на берегах Сены. В сопровождении некоторых из своих манекенщиц греется на солнышке, купается, загорает в роскошном купальном костюме. И не испытывает отвращения к тому, что на него обращают внимание. Молодой человек натыкается на него буквально случайно. Его зовут Франсис Вебер, он служит в армии и хочет сниматься в кино. Он заметил девушек из Дома Patou, сопровождавших дизайнера:
