На этот раз она отправила красный «опель» обслуживать семью и потому пришлось вызвать такси. Ольга протянула таксисту бумажку с адресом, наспех записанным ею после разговора с дежурным полицейским, сообщившим о вызове. «Господи, что им еще надо? Неужто она плохо сыграла свою роль?» Она так глубоко задумалась, что не заметила, как такси подвезло ее к зданию в Штиглице.
Оленька рассеянно вышла из машины и направилась, как было указано, на третий этаж. Как-то странно, что полицейское управление такого огромного города, как Берлин, ютится на третьем этаже обыкновенного здания и никакой помпы, никаких стражей порядка и охранников закона не видно.
Поднявшись по лестнице, она медленно пошла по пыльному коридору, вычисляя, какая из этих дверей ведет ее к цели. И тут одна из них в дальнем конце открылась, из-за нее выглянула Полина Карловна и поманила Оленьку к себе.
— То есть ни в какую полицию меня не вызывали? — сердито спросила Оленька, войдя в кабинет Полины Карловны. — Зачем этот маскарад?
В приступе раздражения Полина перешла на «ты»:
— А зачем ты устроила стрельбу в центре Берлина? Да еще в кого стреляла, в национал-социалистов! Ты думаешь, мне было легко тебя отмазать?
— Но у меня же алиби!
— Два цента цена твоего алиби! Без моего вмешательства его бы у тебя не было!
— Да с чего вы взяли, что я в кого-то стреляла? Инспектор Бергман мне поверил!
— А я нет! Ты ведь уже когда-то стреляла в члена Союза русского народа! Точно так же — в ступню!
— Это тогда в ступню, а вчера — в ладонь!
— Час от часу не легче! Что тогда, что сейчас! Или нет, тогда было трудней — с полицией иметь дело не так опасно, как с теми.
Тут уже и Оленька перешла на «ты»:
— Пусть так, но почему такая спешка? Ты выдернула меня из репетиции с питоном, который стоит сотни марок в день!
— Я очень сожалею, но беда в том, что один из раненых — сын крупного босса нацистов, и отец впился в дело, как пиявка. Он раскопал, что вас было двое, и официанты из кафе это уже подтвердили, и теперь ищут твою сестру.
Тут Оленька впервые испугалась — она не была уверена в Аде.
— Что же делать?
— Ее необходимо спрятать, она ведь не Ольга Чехова, даже не подданная Германии. Нам удалось выманить ее из дому, пока полиция на нее не наехала, но ведь она когда-нибудь должна туда вернуться.
— А где она сейчас?
— В кабаре у Феликса. Ты помнишь Феликса? Но там ее тоже найдут рано или поздно.
— Что же делать?
— Мы можем тайно переправить ее в Париж, если ты не возражаешь.
— Но ведь у нее нет никаких документов, кроме визы в Германию.
— Вопрос о документах ты можешь оставить нам.
Оленьке стало не по себе:
— Скажи прямо, чего ты от меня хочешь?
— Не так уж много. Пока. Чтобы ты продолжала писать нам свои донесения, даже если тебе очень не хочется.
— А после «пока»?
— А после «пока» жизнь покажет.
— Не воображай, что твоя Контора делает мне большое одолжение, спасая от полиции! — вдруг рассердилась Оленька. — Вы ведь надеетесь, что я прорвусь в высшие сферы. Да я, собственно, уже почти прорвалась! А если меня запятнают этой историей со стрельбой, из меня уже не получится секретный агент!
— Вот такой ты мне нравишься! — обрадовалась Полина Карловна. — Теперь я верю, что из тебя и вправду получится секретный агент. Да, кстати, рада сообщить тебе, что твой любимый граф Кесслер вернулся в Берлин после тяжелой болезни.
Власть в СССР закручивала гайки. А Миша плохо вписывался в страну, закрученную гайками по всем углам. В последние годы он добился небывалых успехов: сыграл несколько блистательных ролей и получил первое в стране звание народного артиста. Его успехи вызывают восхищение публики и острую зависть собратьев. А он летит по сцене в лучах славы, не подозревая о коварстве и предательстве людей, с которыми его связывают дружеские отношения. Возбужденный, он вылетает после спектакля за кулисы и беззаботно выбалтывает все, что приходит на ум. А на ум ему приходят разные непочтительные мысли — и насчет гаек, и насчет линии партии, и насчет убогого репертуара, навязанного сверху. Имеющий уши да слышит!
А если кто-то чего-то не дослышал, то можно и присочинить, беды не будет. И вокруг Миши постепенно сжимается кольцо недоброжелательства. Он начинает замечать, что ему уже больше года не предлагают ни одной новой роли, а количество спектаклей со старыми все уменьшается. Похоже, он скоро совсем перестанет выходить на сцену.
