Дело в том, что, ловко массируя спину клиента и вывинчивая его голову из тела, доктор-целитель не мог молчать — он безостановочно говорил, говорил, говорил. И Оленька узнала, что кроме Гиммлера его любимым пациентом был Авраам Стивен Хьюитт, координатор секретной службы США в Швеции.
— Его спина служит замечательным прикрытием для наших встреч!
— И часто вы видитесь?
— Почти каждый день! Ведь моя священная цель состоит в том, чтобы достигнуть мирных переговоров между воюющими державами!
— И что, никак не удается?
— Я открою вам страшную тайну: главным камнем преткновения для заключения этого судьбоносного мира стала фигура великого фюрера Адольфа Гитлера. Только умоляю вас — никому ни слова! Ах, вы не представляете себе, как это тяжело, когда все мировое устройство лежит на твоих плечах! Ведь это тысячи, нет — десятки тысяч жизней и тысячи разрушенных домов!
— Я надеюсь, вы с этим справитесь! — обнадежила его Оленька на прощанье. — Ведь никто другой этим не занимается!
— Почему никто? — отозвался массажист. — Говорят, посол Советской России, госпожа Коллонтай, тоже не отказывает себе в удовольствии встречаться с посланцами из Германии. Просто она держит это в тайне.
Прямо от Керстена Оленька отправилась в аэропорт, где ей было забронировано место в самолете, перевозившем из Швеции в Германию группы солдат. Стараясь не думать о том, что эти солдаты делали в Швеции, Оленька задремала и не заметила, как оказалась в берлинском аэропорту, совершенно здоровая и сильно продвинутая в вопросах мировой дипломатии.
Съемки в тот день были тяжелыми, но не для всех, а для Оленьки — ей пришлось много раз бегать вверх и вниз по лестнице, и она уже начала опасаться, что, если спина не выдержит этих взлетов и спусков по лестницам, дело плохо: вряд ли ей удастся опять слетать в Швецию к волшебнику Феликсу Керстену.
В дверь гримерной постучали. Кто бы это мог быть? Свои врывались без стука. Оленька глянула в зеркало — она выглядела вполне прилично! — и крикнула:
— Войдите!
Вошел Мартин Шульц — вот так радость! А ведь она о нем забыла.
— Мартин! Как хорошо, что ты здесь!
— Но увы! Ненадолго! Завтра опять возвращаюсь на Восточный фронт! Поедешь ко мне сейчас?
Оленька вспомнила горничную с тележкой для уборки и содрогнулась:
— Поеду, но не к тебе. Лучше ко мне в Глинеке — это совсем близко.
Вечер в Глинеке прошел не хуже, чем в прошлый раз в Берлине. Но в сладость их близости прокралась горечь прощания, прощания без обещания встречи.
— Ты ведь русская, правда?
— Ну конечно, ведь я Чехова!
— Значит, ты знаешь русский язык. Что обозначает слово — кюрьськ?
— Кюрьськ? Нет, не знаю. А зачем тебе?
— Ну, подумай — кюрьськ! Город такой, что ли?
— Ах, Курск! Да, есть такой город.
— Так вот, послезавтра там начнется страшная битва. Самая страшная в этой войне. Нам надо отыграться после Сталинграда. Туда будут брошены главные силы, сотни тысяч танков. Если мы опять проиграем, мы проиграем войну. Я бы хотел после войны вернуться к тебе, я бы попросил тебя ждать меня, но не решаюсь. Что-то говорит мне, что я оттуда не вернусь.
Суеверная Оленька закрыла ему рот поцелуем:
— Замолчи! Не смей каркать, а то накликаешь!
— Да, давай спать — ведь мне завтра утром нужно лететь в этот треклятый Кюрьськ. Если бы ты знала, как я не хочу туда ехать! Как я не хочу участвовать в этой битве: если мы победим, война никогда не кончится, а если русские победят, Германии конец.
Утром после отъезда Мартина Оленьке предстояло решить неожиданно возникшую проблему — как дать знать Курту, что на следующий день назначена роковая битва под Курском. И придумала. Пришлось задействовать Адочку, что было вообще-то против принципов Оленьки, но ситуация того требовала. Слава Богу, у нее не было утренней съемки, и она поспешила в Берлин. Пришлось открыть Адочке часть правды, ссылаясь на то, что это приблизит конец войны, о чем дочка давно мечтала. Та все поняла и поехала к Курту. Она сказала ему, что мама опять заболела и умоляет его приехать ее проведать.
