— Ты чего это, Марик? — насторожился я. — Или друзьям не рад, а мы ведь болеть за тебя приехали, помогать…
— Рад я, — тускло отвечал Марик, и голос его слегка дребезжал.
«Волнуется, наверное, — подумал я. — Может, плохо играл — вот и думает сейчас, что мы его ругать будем. Неловко ведь плохо играть, когда у тебя столько болельщиков».
Марик уныло спросил:
— А вы где болеть будете?
В зале, конечно, — сказал я. — Туда пускают?
— Не знаю, — Марик как-то неопределенно пожал плечами и вдруг сказал: — Там душно… Может, здесь где-нибудь пока погуляете… У Анхора… Или мороженое поедите, а?.. А я скоро выйду. Быстро сыграю.
— Да что ты говоришь! — воскликнула Стелла. — Мы ведь болеть за тебя приехали, а на речку и в поселке можно сходить.
Марик почему-то не ответил, неловко повернулся и побежал к поджидавшей его группе. Мы переглянулись.
— Что это с ним? — испуганно спросила Стелла. — Ничего не понимаю.
— А я понимаю, — вступил в разговор Сервер Мамбетов, капитан нашей баскетбольной сборной. — Это обычная вещь в спорте — перенапряжение называется.
Мы вошли и сели на свободные места в самом конце.
— Вон наш Марик, — показала Стелла. — За третьим столиком. Ух ты, какая каланча напротив!
— Верзила! — согласился я. — Такого голыми руками не возьмешь.
— Это вам не бокс, а шахматы, — мудро заметил Сервер. — Можно даже с Эйфелевой башней за столик садиться — здесь вам война голов, а не бицепсов!
На нас зашикали, потому что вышел демонстратор, и мы своей возней мешали остальным зрителям.
— Какое-то бессмысленное боление, — вздохнул я. — Сиди и смотри на сцену. Вот если бы заорать, как на футболе: «Марик, банку давай!..»
Стали мы болеть — скука, доложу вам, смертная, но вскоре мое внимание привлек театральный бинокль, к которому прикладывался дядечка, сидевший впереди меня. «Вот это вещь, — подумал я. — Все видно. Хоть бы разочек глянуть…» — и неудержимо потянулся к дядечке и тронул его за плечо.
— Пожалуйста!.. — взмолился я. — Дайте разочек глянуть!
Тот нехотя протянул мне бинокль, и ребята сразу же устремили на меня завистливые взгляды. Я поспешил приложиться к окулярам, и повел биноклем, отыскивая Марика. Ага, вот его сгорбленная фигура! Вот ведь какая сила — бинокль: кажется, протяни руку — и незаметно снимешь ферзя у долговязого противника Марика… «Интересно, с кем играет сегодня наш Марик?»— подумал я и перевел взгляд на табличку, стоявшую перед доской, за которой склонились шахматные рыцари. И вот что я увидел:
Рифат Загратдинов — Марик Егоров
(Кишлак Учкуприк) (Пос. Йигирма-Киз)
В первое мгновение я и не сообразил — что же в этой табличке нестерпимо резало глаза, и лишь перечитав еще раз, воскликнул:
— Там ошибка!
— Где ошибка? В чьей позиции? — обернулся мужчина, давший мне бинокль.
Не отвечая ему, я спешно протянул бинокль Серверу:
— Глянь скорее на табличку, там ошибка! Сервер долго вчитывался в текст и наконец оторвался от бинокля. Закусив губу, он процедил:
— Кажется, я что-то начинаю понимать в этой позиции. Понятно, почему Марик растерялся, увидев нас.
— Объясни, в чем дело? — возмутился я.
— Ну так слушай, — вздохнул Сервер и, наклонившись ко мне, зашептал на ухо — Это не ошибка. Просто Марик играет за сборную наших соседей из поселка Йигирма-Киз. Поэтому и испугался нашего приезда…
— Да разве это возможно? — растерялся я, обезоруженный такой разгадкой.
Сервер вздохнул:
— Как видишь, — бывает.
— Что случилось? — потянулись к нам ребята, и я сказал:
— Приветствую вас, пылкие болельщики из поселка Иигирма-Киз!
Ребята переглянулись, а я, выждав минуту, грустно покачал головой:
— Да-да, я не оговорился. Марик играет не за нас, а за наших соседей. Нате, читайте его паспорт…
И я протянул бинокль Стелле.
— Ловко! — только и сказал она, передавая бинокль теперь уже Мубару.
Владелец бинокля заволновался, увидя, как поплыло по рукам его оптическое сокровище.
— Сейчас вернем, — успокоил я его. — Мы хотим хорошенько рассмотреть позицию.
— Ну что ж, — согласился дядечка. — Я подожду. В первый раз вижу таких страстных зрителей.
Мы решили, что будем сидеть до окончания финальной партии — уж очень хотелось нам теперь поглубже заглянуть в глаза Марику. Наконец к столику, где сидел Марик и Каланча, подошел главный судья, вскоре поднялись и партнеры. Марик устало улыбался; Незримый радиоголос объявил:
