Во дворе гостиницы Уилл Дойл играл роль кучера. Он водил по кругу большую пегую кобылу и смотрел ее аллюр. Сейчас первоклассный кучер, он также мог быть превосходным немецким графом, банкиром, лондонским сводником и викарием англиканской церкви. Сделав последний круг, он остановил лошадь:
— Никто пока не разыскивает.
— Они думают, мы скрываемся в Париже. Это дает нам кое-какое преимущество, — ответил Грей. Но кавалерийский отряд всегда может их обогнать.
— Поедем легким шагом, медленно, степенно, и проскочим.
Если повезет. Если очень повезет.
— Я хочу как можно скорее вытащить из Эйдриана пулю. Найди подходящее место после Сент-Ришье. У нас есть все необходимое?
— Целая хирургическая сумка. Я украл ее у морского хирурга в Нейи. Эта лошадь тоже его. — Дойл похлопал кобылу по боку. — Хотел бы похитить и самого хирурга.
— Я тоже. Не думаю, что среди твоих разнообразных талантов есть удаление пули. — Грей повернулся спиной к гостинице, потому что Эйдриан умел читать по губам. — Я запросто могу убить его, поскольку понятия не имею, как вытаскивают из людей пули. Не желаешь попробовать?
— Для него же лучше, если копаться в нем будешь ты. Он тебе верит, а это помогает. — Дойл присел на корточки, ощупывая ногу лошади, как настоящий кучер. — Он не умрет от одной или двух пуль. Он рожден, чтобы быть повешенным, наш Ястреб. Как насчет девушки?
Грей невольно обернулся, чтобы взглянуть на нее. Хокер и Анник, сидящие рядом за уютным столиком под деревом, составляли хорошую пару. Одного возраста, одинакового телосложения, оба с черными волосами, блестевшими на солнце. Очень похожие, не чертами лица, тут не было настоящего сходства, а выражением озорного веселья, как у чертенят, временно сбежавших из ада. Они ели, наклонившись друг к другу, занятые разговором.
— Она ему нравится. — Дойл тоже смотрел в их сторону. — Надеюсь, она не попытается сбежать из-под его опеки. В таком состоянии он не будет церемониться, и она пострадает.
— Днем можно не беспокоиться, Уилл. Она слепая.
Лицо у Дойла не изменилось. Он бы и глазом не моргнул, если б даже ему сказали, что Анник — китайская императрица. Но кое-какие признаки удивления просочились, кобыла нервно фыркнула. Дойл по-особому свистнул, и животное успокоилось.
— Боже мой! Слепая?
— Ее ударили саблей по голове пять месяцев назад. Шрам скрыт под волосами.
— Понятно. Жандармы. — Достав из жилетного кармана зубочистку слоновой кости, Дойл начал задумчиво исследовать зуб. — Почему я этого не знал? Я слышал, она была в Марселе с матерью, и ни звука о том, что Лисенок в отставке. Ни от одного из моих источников. Ни слова.
— Она хорошо это скрывает. Должно быть, все месяцы тренировалась. Интересно, за какое время она научилась драться в темноте?
— Потому-то мы так легко и захватили ее. Слепую, бегущую от Леблана.
— Голодную, избитую, уставшую. И только втроем затащили ее, — прибавил Грей.
Она подняла кофейную чашку, глаза скромно потуплены, улыбается. Насчет голубого платья он не прав. Оно не делает ее похожей на шлюху, она выглядела юной, нарядной и беззаботной.
— Тебе когда-нибудь, приходилось бить женщину? — Дойл пристально взглянул на него.
— Как-то не пришлось. Скажешь, забавно?
— Не слишком. Потом чувствуешь себя ничтожеством.
— Случайность, полагаю.
— Я был глуп. А это не делает поступок случайным. — Он старший офицер, она его пленница, и он ее ударил. Это непростительно. — Я так сильно ударил кулаком в солнечное сплетение, что она какое-то время не могла дышать. Вряд ли я что-нибудь повредил ей, но следи за ней.
— Я слежу за всем. — Дойл присел на корточки, чтобы осмотреть копыта, в сущности, как любой кузнец. Потом достал из кармана тупой зонд и, разговаривая с кобылой, тщательно очистил ей копыто. Уильям Дойл, любитель совершенства во всем. Несколько раз это спасало им шкуру. — Хочешь поговорить об этом? — спросил он.
— Я позволил ей накинуть мне веревку на шею. — Грей отодвинул пальцем галстук, чтобы показать красный след. — До сих пор еще больно глотать.
— Черт побери, как же она…
— Проклятая ночная сорочка. Шнурок от нее.
