— Получается, так. Ведь не сам же Филька в петлю влез в моем фраке-то?
— Да, конечно… А поймали кого-нибудь?
— И-и, да где там, ей-богу! Разве же у нас кого ловят, кроме политических?
Вольдемар спросил:
— Не желаете ли кофе, чаю? Видимо, с дороги?
Ноговицын с благодарностью поклонился:
— Оченно признателен и в другое время непременно откушал бы, но теперь спешу. Я ведь на минутку. Дабы передать Екатерине Владимировне копию того завещания старого Милюкова…
Новосильцева встала:
— Господи, неужто?
— Точно так-с. Зная все подробности дела, я не мог не поспособствовать вашим благим намерениям и…
— Так ответьте, дражайший Афанасий Петрович, отчего разгорелся сыр-бор? Отчего Милюковы не хотят огласки этого завещания?
Душеприказчик покашлял, размышляя, как сказать, но потом кивнул:
— Словом, потому… вы увидите сами из грамоты… старый Милюков — стало быть, Петр Иванович, царство ему небесное! — заявлял в документе официально, что Васильев Григорий, по прозвищу Сорока, — сын его внебрачный.
Все оцепенели.
— То есть как — его? — вырвалось у Екатерины. — Получается, что не Николая Петровича?
— Совершенно нет, а родителя его, Петра Ивановича. В сорок девять лет папенька сошелся со своей дворовой крестьянкой, и она родила ему мальчика…
— Получается, что Сорока — брат Николая Петровича?
— Младший брат, — подтвердил Ноговицын. — Более того, в завещании вы увидите, что Григорий получает не только вольную, но и обретает дворянское звание. Правда, без возможности наследования недвижимости. Вместо этого денег ему завещано без малого пятьдесят тысяч серебром.
Все молчали. Первым заговорил Энгельгардт:
— Вот и объяснение козней Милюкова. Не хотел брата признавать. Не желал делиться.
— А Григорий знал, добивался своего, но повсюду натыкался на стену. Через это пил. Через это повесился.
Из угла столовой раздались всхлипы. Все увидели заплаканного Сашатку. Вася утешал его:
— Будет, будет, приятель… Радоваться надо: если есть в тебе дворянская кровь, значит, усыновят без задержек.
— Да, да! — поспешила к нему Екатерина Владимировна. — Сашенька, голубчик, все теперь устроится, вот увидишь.
Молодой человек шмыгал носом и смущенно улыбался сквозь слезы.
А когда все пришли в себя, обнаружилось, что в гостиной больше никого нет: Ноговицына и след простыл. Будто его и не было вовсе. Вольдемар даже пошутил:
— Может, приходил к нам не он, а его фантом с того света?
Софья замахала на супруга руками:
— Не пугай, право. Я и так едва не лишилась чувств.
7
Собственно, вот и вся история, так счастливо закончившаяся для Сашатки Сорокина. Не прошло и года, как присяжный поверенный Опельбаум передал Екатерине Владимировне все бумаги на усыновление, в том числе и постановление Тверского и Московского губернских правлений с утверждением их Сенатом. С этого момента юноша писался Новосильцевым, дворянином. После окончания Набилковского училища без труда поступил в лицей памяти цесаревича Николая и окончил с медалью; за особые заслуги был оставлен преподавать в младших классах математику, греческий и латынь. Дослужился до статского советника.
Вася Антонов несколько лет проработал в типографии Московского университета, где попал в марксистский кружок, и отправился, после приговора суда, в ссылку под Иркутск как пропагандист-народоволец. Организовал в Иркутске подпольную типографию, снова получил срок, после революции разочаровался в марксизме и постригся в монахи. Умер перед самой войной.
Юра Новосильцев, повзрослев и узнав о дворянских корнях Сорокина, начал относиться к нему теплее — во всяком случае, не враждебно. После окончания лицея он пошел по юридической части. Был судьей и женился на своей любви с детства — Маше Щербатовой. А поскольку его отец Александр Новосильцев продолжал дружить с архитектором Милюковым, Юра подружился с его сыном — Павлом. Вместе они стояли у истоков партии конституционных демократов — кадетов. Павел сделал карьеру в политике — после февральской революции стал министром иностранных дел во Временном правительстве. Юрий же, напротив, отошел от борьбы за власть, переехал в свое имение Кочемирово и являлся предводителем дворянства г. Темникова (это под Рязанью). После революции эмигрировал, жил во Франции, в Кламаре, где и упокоился в 1920 году.
