Но… совершая очередной боевой выход всей эскадры, флагманский броненосец «Петропавловск» неожиданно взорвался и мгновенно затонул. Макарова не спасли, выловили только адмиральскую шинель, которую он, выйдя на командирский мостик, набросил на плечи.
Теперь, оглядываясь на события столетней давности, во всеоружии бесчисленных документов и свидетельств, становится ясно, что именно гибель Макарова предрекла судьбу едва начавшейся войны. Вот и толкуй тут о «роли личности в истории»… Версия официальная такова: «Петропавловск» подорвался на минах. Сомнительно по многим признакам, тут гораздо больше похоже на диверсию. Только вряд ли это когда-нибудь точно докажут, но предположение более чем вероятное. После гибели адмирала русская эскадра, как парализованная, замерла на внутреннем рейде Порт-Артура. Заметим, что японский флот понес гораздо более серьезные потери: на русских минах подорвались и затонули два новейших броненосца и несколько иных крупных кораблей, но преимущество на море по-прежнему оставалось за ним. Началась осада Порт-Артура.
Российское военное командование, где пока главную роль все же играл дилетант адмирал Алексеев, а не опытный Куропаткин, направило для снятия блокады Порт-Артура 30-тысячный корпус генерала Штакельберга. Но он действовал замедленно, вяло и под давлением японцев отступил, не выполнив задачу. Японское командование действовало, напротив, весьма решительно. Оставив для блокады Порт-Артура дивизию (все равно не вырваться!), две японские армии были направлены в наступление на север, в глубь Маньчжурии. Русские военачальники тоже скапливали войска, медленно получая пополнения из европейской России по единственной, еще не достроенной железнодорожной ветке, но наша армия оставалась в меньшинстве по численности и особенно — по числу орудий и пулеметов, которые тогда впервые начали применяться на войне. Но главное было все же не в этом неравенстве сил, резервы огромной России были громадны, как военные, так и экономические, главное — в ином.
Российское военное командование не имело четкого стратегического плана — ни в Петербурге, ни тем паче в Маньчжурии. Инициатива в ведении войны сразу перешла к японцам, и они не упустили ее все полтора года боевых действий. Не упустили — это так же и потому, что русские генералы всерьез даже не попытались перехватить ее в свои руки. А известно: обороняясь, военную компанию не выиграть.
И все же к весне 1904 года российским воинам — солдатам и матросам вроде бы улыбнулась боевая удача. В Порт-Артур прибыл 24 февраля прославленный адмирал, герой последней турецкой войны, бесстрашный полярный исследователь Степан Осипович Макаров. Сохранившиеся свидетельства тех лет единодушны — с его прибытием словно свежий ветер всколыхнул приунывшие было войска и моряков Дальнего Востока. Все ждали и верили: он поведет нас к успеху, к победе…
Вступление, оно же заключение
Письмо вице-адмирала Макарова Степана Осиповича своему сыну Вадиму. Порт-Артур, ночь на 31 марта 1904 года.
Дорогой мой сыночек!
Это мое первое письмо, посланное именно тебе, а не в отрывках в письмах к маме, как бывало ранее. Ты уже подросток, почти юноша, но я обращаюсь к тебе с другого конца России уже как к взрослому мужчине. Письмо посылаю своему старому товарищу в Кронштадт, он найдет способ передать тебе в руки.
Вадим, тут идет жестокая война, очень опасная для родины, хоть и за пределами ее границ. Нет, не временный перевес неприятеля в силах тревожит меня. Русский флот, ты знаешь, творил и не такие чудеса. Но я чувствую (о чем ты пока никому не скажешь!), что нам — и мне в том числе — словно бы мешают. Не адмирал Того, нет, а как бы сбоку подталкивают, как бы подкрадываются сзади. Кто? Не знаю. Душа моя в смятении, чего я никогда не испытывал. Начинаю уже чего-то улавливать, но смутно пока. Вот Верещагин Василий Витальевич что-то мне пытается объяснить, но сбивчиво, как все эти художники и поэты (ты им не очень верь, публика эта шальная! Доверяй только людям основательным!). Вот такое у меня настроение, сынок. Но знаешь пока об этом ты один. Молчи, как положено мужчине, но запомни.
