Действовать решительно в первый вечер своего заточения Брунгильде Николаевне Муромцевой не удалось. Казалось, о ней забыли.
Она сидела одна, Варвара Никитична не появлялась, из-за смежной двери комнаты, где умирал престарелый князь, не доносилось ни звука.
Она ругала себя за легкомыслие. Как она могла поверить телефонному сообщению? Почему, не сказав никому ни слова, она устремилась на встречу с неизвестными людьми? Кому и что она хотела доказать? Или туман влюбленности затмил ей рассудок? Удастся ли ей еще когда-нибудь увидеть прекрасного юношу, лишившего ее разума?..
Она жалела своих настоящих – любящих и любимых – родителей и сестру, наверняка потерявших голову от беспокойства. Зачем она, послушная и благонравная дочь, не сказала им правду о телефонном звонке? Кто догадается искать ее здесь, в Литейной части Петербурга, где они никогда не бывали? Знает ли полиция об ее исчезновении?
Какие цели преследовали таинственные похитители, заманившие ее сюда? Кто они? Хотели нанести вред профессору Муромцеву? Брунгильда Николаевна Муромцева не понимала, зачем ее держат в пустой комнате.
Она знала только одно – надо известить родных. Как – она еще не придумала, но решила, что сердить своих тюремщиков не стоит. Лучше делать вид, что верит им. Это притупит их бдительность. Она не будет рыдать, стучать кулаками в дверь, выкрикивать свои подозрения и грозить разоблачением. Тогда ее не запрут в какой-нибудь грязный глухой подвал, из которого ни стук, ни голос не доносится во внешний мир. Сейчас она находится в сносных условиях: не связана по рукам и ногам, не подвергается оскорблениям и угрозам. Может быть, ее будут держать здесь и в дальнейшем. И утром она найдет способ привлечь к себе внимание кого-либо из прохожих.
Пленница покосилась на ужин под салфеткой. Если она ничего не съест, эго вызовет подозрения у ее врагов. Она неохотно пожевала кусок буженины и запила ее несколькими глотками сельтерской...
Вероятно, в сельтерскую было подмешано снотворное. Брунгильда Николаевна догадалась об этом только тогда, когда проснулась, проспав почти сутки. В комнате было по-прежнему темно и тихо.
Дверь в спальню князя Бельского была раскрыта, и когда Брунгильда встала, она первым делом заглянула туда. Князь исчез, на смертном его одре лежало аккуратно расстеленное зеленое покрывало.
Брунгильда Николаевна обошла спальню, подергала двери, ведущие из нее в другие помещения: они оказались запертыми. Она приблизилась к окну и отодвинула плотную штору: и пред ней открылась знакомая картина – тот же зеленовато-бледный свет газовых фонарей, те же светящиеся разноцветные огни с синим шаром посередине в витрине аптеки, та же пустынная улица и темные окна зданий. Ее надежды привлечь внимание кого-либо из прохожих на сегодня не оправдались.
Брунгильда вернулась в свою темницу, замешкалась у стола – там стоял уже другой поднос с провизией.
Девушка постояла в раздумье над едой, потом тихо, на цыпочках, подкралась к двери, ведущей в коридор, и нажала на бронзовую ручку. Дверь не поддавалась.
Да что ж это такое? Она была совершенно одна, заперта в неизвестном ей доме – и сколько это будет продолжаться? Или ее враги рассчитывают, что она, поев, будет беспробудно спать целыми сутками?
А может быть, ее заперли и бросили? А что, если она будет здесь сидеть? А что, если ей даже забудут приносить пищу завтра и послезавтра? Брунгильда Николаевна дергала ручку двери все сильнее – а вдруг удастся сломать замок?
К ее удивлению, через минуту-другую за дверью заговорили и дверь стали отворять. На всякий случай Брунгильда сделала два шага назад.
Дверь медленно открылась, и на пороге появился сонный мужичок средних лет, в синей рубахе из миткаля и в темной жилетке. Он протер глаза кулаком и вымолвил равнодушно:
– Чего изволит барышня?
– Князь Бельский умер? – спросила растерянно Брунгильда.
