– Отойти от тела! – распорядился расстроенный Валентин. – Не толпиться, поди все следы уже затоптали, черти. Лешаков, Крутиков, останетесь для охраны возле трупа. Еще двоим – охранять у дороги, не подпуская сюда посторонних. Подпрапорщик Лушин, возьмите экипаж Елены Сергеевны и живым духом в село за полицейским урядником. Объясните там ему, в чем дело, и доставьте сюда на место. Остальные свободны. Спасибо за службу, братцы! И прошу по деревне пока о случившемся не болтать.
Боюсь, последняя просьба оказалась запоздалой – на опушке за кустами орешника уже собирались первые зрители из местных обывателей, невесть как в мановение ока пронюхавших о найденном в лесу теле.
Зевак не остановили ни дождь, ни ветер, ни небо, плотно затянутое тучами. Конечно, для бедной событиями деревенской жизни убийство – явление неординарное, о котором здешние аборигены будут вспоминать годами и рассказывать легенды внукам…
Деревенская публика, игнорируя непогоду, все прибывала и прибывала в надежде увидеть своими глазами кульминационный момент – появление урядника, а потом и вынос тела, закрытого простыней. Почему-то такие представления многим по вкусу. Люди даже согласны вымокнуть под дождем, простудиться и свалиться с воспалением легких, лишь бы посмотреть на чей-нибудь труп.
Но нашим раненым, топтавшимся поблизости, несмотря на приказ разойтись, пожалуй все же не стоит увеличивать толпу, лучше отдохнуть и обсушиться где-нибудь в спокойном месте.
– Господин штабс-капитан! – В присутствии подчиненных я решила обратиться к Салтыкову строго официально, чтобы не подвергать его компрометации. – Разрешите солдатам и офицерам переждать дождь тут, по соседству, в усадьбе Привольное? До Гиреево даже лесом по короткой дороге не меньше двух верст, люди вымокнут под таким сильным дождем. А ведь не все еще как следует оправились после ранений.
– Не возражаю, – лаконично ответил Валентин. – Надеюсь, сударыня, на меня ваше любезное приглашение тоже распространяется?
– Можете не сомневаться, штабс-капитан! Вашу руку!
Мы через парк направились к дому. Погода вовсю демонстрировала свой отвратительный характер. Ни дождь, ни ветер не стихали ни на минуту. Но в конце концов ни одно правое дело никогда не обходится без мук и страданий. Именно так и добываются мученические венцы.
Промокшая юбка с ожесточением хлопала меня по ногам, требуя, чтобы мы с ней поспешили в укрытие, и я поторопилась выполнить ее пожелание.
Последующие часы были наполнены какой-то несусветной утомительной суетой.
Мое появление в Привольном без Анны Афанасьевны, но зато во главе отряда военных повергло няню в полное смятение. А уж известие о женском трупе, обнаруженном в лесу за усадебным парком, окончательно вывело ее из себя.
Пришлось проводить старушку в ее комнатку, где она повалилась на кровать, рыдая и причитая. Я накапала бедной женщине валерианки и вернулась к гостям.
Солдат я решилась пригласить в большую столовую, где они по моей просьбе развели огонь в камине, чтобы обсушиться.
Взяв с них обещание не плевать на пол и не разбрасывать вокруг окурки «козьих ножек», я отправилась на кухню уговаривать кухарку приготовить военным что-нибудь горячее.
Она попыталась сопротивляться, ссылаясь на отсутствие должного количества провианта. Но я, взывая к милосердию доброй женщины, согласилась на что-нибудь простенькое вроде котла каши или овощной похлебки, лишь бы блюдо было горячим и хватило бы его на всех…
В довершение своих убийственных (о, как же некстати нынче это определение!) аргументов я в ярких красках описала кухарке, как фронтовики, страдающие от ран, все как один, не говоря лишнего слова, поднялись и отправились на поиски пропавшей девушки; шли по проселочной дороге несколько верст на раненых ногах; под дождем на холодном ветру прочесывали лес и натолкнулись, наконец, на мертвое тело любимой всеми сестрицы милосердия, жестоко убитой и брошенной в кустах… Как они стояли над телом девушки, смахивая с обветренных лиц капли дождя, смешавшиеся со слезами… Просто грех не поддержать солдатиков в такую трудную минуту хотя бы миской горячей похлебки! Мы же не звери!
