— Мама, — сказал я, — можно, я уже сейчас начну исправляться? Может, что-нибудь нужно сделать?
— Хорошо. Сходи, пожалуйста, за хлебом, а то на утро не хватит. И не сутулься так, — добавила она, когда я уже выходил. — Держись прямо.
— Да я забываю все, — сказал я.
— А ты не забывай. Иди и все время думай, что нужно держаться прямо.
Во дворе у нашей парадной стояли двое незнакомых мальчиков и с ними девочка. Я этому ужасно удивился, потому что такого в нашем дворе никогда не бывало; стоят два мальчика и девочка, и мальчики девочку не бьют и не ругают — странно как-то. Ведь их двое, а она одна; и она им ничего не сможет сделать, я знаю, только обидится и уйдет.
«Видно, они не хотят, чтобы она уходила». Я хотел еще немного понаблюдать за ними и тут вдруг заметил, что опять забыл держаться прямо. Я быстро набрал воздуху, расправил плечи, как только мог, и вышел на улицу,
Снег сегодня летел вниз, но не очень, потому что начинался ветер, и из-за этого ветра люди шли по улицам без всякого интереса. Я уже заметил, что зимой, особенно по утрам, когда взрослые идут на работу, они совершенно ничего не замечают, и им можно отдавать честь, кланяться, показывать язык, — что хочешь можно делать, а они все равно тебя не заметят; и это бывает очень обидно. Может, они думают о своих делах, а может, просто еще немного спят, я не знаю, и мне некогда было сейчас об этом думать, потому что нужно было исправляться и не сутулиться.
«Нужно держаться прямо-прямо, — думал я, — как столб, а на столбе висят фонари, а в них лампочки; а если лампочки перегорят, их надо заменять; приезжает машина с подъемником, и в ней люди — постучат ключом по перилам, и шофер их поднимает; и я бы тоже так хотел, чтобы меня поднимали, но мне же нельзя сейчас об этом думать — нужно все время думать, как бы не сутулиться».
Больше я уже почти не отвлекался, только раз вспомнил про Сиверскую, и так обошел весь квартал и не остановился даже посмотреть на мальчиков во дворе, а прошел мимо них прямо-прямо и так же прямо вошел в комнату.
— Ну, — сказала мама и заглянула мне за спину.
Я тоже попытался посмотреть, что там такое, и тут только сообразил, что забыл купить хлеб. «Вот дурак», — подумал я про себя.
— Ну, что же ты, — спросила мама, — забыл?
— Забыл, — ответил я.
— Как же так?
— Не знаю, — сказал я. — Я все время думал, как бы не сутулиться, а про хлеб забыл. Видно, я не могу помнить про все сразу.
— Да, — сказала мама. — Нелегко тебе будет исправляться.
Мне и в самом деле было нелегко, но я старался изо всех сил, очень уж мне хотелось в Сиверскую.
В тот день я сначала еще не знал, куда мне пойти. Я сидел на полу и дул нашей кошке в нос из пульверизатора, а кошка хоть и морщилась, но не уходила, потому что тоже, наверное, не знала куда. Я все думал, что от Вадика придет письмо, но газеты уже принесли, а письма не было, и тогда я встал и пошел к Фимке.
Фимка тоже ничего не делал, а просто лежал на диване, но я на всякий случай спросил его, чем он тут занимается.
— Так, ничем, — ответил Фимка, — мысли думаю.
— Целый день так лежит, — сказала Фимкина сестра. — Хоть бы книжки убрал со стола.
— Отстань, — сказал ей Фимка. — Не приставай к человеку.
Он со своими всегда так разговаривает, потому что ему не хочется ни в Сиверскую, никуда, и я ему завидую даже. Ему, по-моему, вообще ничего не хочется, и родители не знают, как его можно наказать, а мои знают, что мне хочется в Сиверскую, и пользуются.
— Вот люди, — сказал Фимка, — ничего не понимают. Я тут книжки читаю, все про ребят. Там про одного пятиклассника, как он и учился неважно, и скромный был, вообще вроде дурачка, и все его недооценивали, а в критическую минуту он себя показал: спас из огня девочку или еще кого, я уже не помню.
— А вот есть такие книги — «Избранное», — сказал я, — это значит — самое лучшее. Я всегда в библиотеке спрашиваю: «Дайте мне «Избранное». А она меня тоже спрашивает: «Кого?» — «Мне не «кого», — говорю, — мне «Избранное». И она дает, только хохочет ужасно.
— Нет, про критическую минуту лучше, — ответил Фимка. — Я тут много таких книжек прочел, мне они больше всего нравятся. Я вот тоже так живу, — ничего не делаю, и никто меня недооценивает, а придет критическая минута, тогда я всем им докажу.
