В нашем доме теперь еще живет Володя-электрик. Он очень образованный, потому что каждый день ездит на работу в Ленинград два часа туда и два обратно, и всю дорогу в поезде читает, а это получается по четыре часа каждый день (кроме воскресенья). Мы обязательно к нему сходим, и он даст нам конденсатор для приемника, а остальное у меня уже есть. И он бы нам еще больше помог собрать приемник, только у него родилась дочка, и он теперь все время играет на гитаре, а как перестанет, дочка просыпается и плачет. Так что ты обязательно приезжай.
Жду ответа. Вадим».
Вот какое письмо.
Я еще больше стал раскачиваться, так мне захотелось в Сиверскую. Вадик — это такой гениальный человек, я даже иногда удивляюсь, чего он со мной дружит. Потому что он и на лыжах, и на коньках, и в лесу все знает, и приемник; и все мне объясняет, а я только слушаю, открыв рот, и больше ничего. Он, правда, говорит, что мне интересно рассказывать, но я ему не верю, потому что как же это может быть, что рассказывать интереснее, чем слушать.
Я хотел уже сесть писать ему ответ, но тут услышал, что пришла мама, и едва успел соскочить со стола.
— Ну, здравствуй, — сказала мама. — Как дела?
— Вот, — ответил я и протянул ей табель, чтобы уж поскорее все кончилось и решилось.
Мама открыла табель, потом взяла очки за дужку и потрясла, чтобы они открылись.
— Это что?! — вскрикнула она, когда дошла до первой тройки. У нее был такой испуганный голос, что я даже не понял, о чем это она, и спросил:
— Где?
— Вот, вот здесь. Будто не знаешь. Что это такое, я спрашиваю?
— Ничего, — ответил я осторожно. — У Фимки еще больше троек, и ничего.
Мне в этот раз ужасно не хотелось с ней ссориться, и я больше ничего не стал говорить.
— Меня не интересует твой Фимка, — сказала мама; и я загадал, что если она не хлопнет ладонью по столу, то все обойдется, но она, конечно, хлопнула.
«Конец, — подумал я тогда. — Теперь уже наверняка не пустят».
Мне сделалось так обидно, что я даже наступил себе на ногу незаметно.
Я ведь сам всем рассказывал, как мне хочется в Сиверскую, а мог бы наврать, что не хочется, и тогда, может быть, меня отправили бы туда в наказание, а теперь уж наверняка не отправят.
— Как же ты хочешь стать ученым, — сказала мне мама и снова стала вспоминать все, что я успел натворить за этот год и за прошлый тоже, и как расстроится папа, когда получит письмо с такими отметками. Но тут я уже и слушать дальше не стал, потому что папа говорит, что у него самого образование среднее-заочное, и он поэтому не может вмешиваться в мое воспитание, и что, конечно, хорошо, если я стану ученым, но вообще это еще ничего не значит, потому что ученый тоже может быть негодяем.
Я подумал, что хорошо бы и мне получить заочное образование, такое же, как у Володи-электрика.
— И это ученик пятого класса, — расслышал я вдруг мамин голос, потому что раньше она всегда говорила «ученик четвертого класса», а к «пятому» я еще, наверное, не успел привыкнуть и поэтому расслышал.
— Ни в какую Сиверскую ты не поедешь, — сказала мама.
— Ой! — вскрикнул я.
Я не хотел, а так как-то вырвалось само.
— Вот тебе и «ой». Не поедешь, пока не исправишься.
— Я исправлюсь, — тихо сказал я. — Я обязательно исправлюсь. Только можно я сначала поеду? Мне тогда легче будет исправиться.
— Глупости, — сказала мама. — Я посмотрю еще, как ты кончишь третью четверть, и тогда решу, можно тебе ехать или нет. И все. Больше никаких разговоров.
Я даже ничего не смог ответить, так мне стало плохо. Наверно, я немного еще надеялся и только теперь, когда все пропало, мне стало плохо по-настоящему.
— Я постараюсь, — сказал я наконец и ушел за свой стол.
Я вырвал из тетради чистый листок и стал писать Вадику ответ, потому что я уже заметил, что если тебе плохо, нужно написать об этом в письме, и тогда станет немного легче.
