— Но сия тайна... Вернее, эта выдумка... — пробовал настоять на своём Шувалов. — Он, государь, непременно должен о сём узнать. Впрочем, ступайте. Оставьте меня одного. Я вам сообщу, когда во всём окончательно разберусь сам.
Только к концу дня Шувалов пришёл в себя. Он велел никого не принимать и сидел долго один в своём кабинете.
«Так вот, выходит, какова моя родословная! Происхождение, берущее начало от тех, для кого высшим смыслом жизни оказалось стремление к власти, а через неё — к непомерным богатствам и роскоши. И стремление сие — через кровь и слёзы, через несчастья других, даже родного сына... Может ли быть такое, правда ли это? Впрочем, разве не важнее для меня теперь знать, кто я сам, с чем вошёл в сей мир и с чем его покидаю? А коли так, то не тайну своего появления на свет следовало бы мне на самом деле в первую голову постичь, а ту тайну, предначертанную мне Творцом: как жить, что свершить на земле полезного и нужного людям. Открыть эту тайну, увы, никому не дано в полном объёме и до конца. Её лишь можно чувствовать, к ней неосознанно стремиться. И ощущать себя подлинно счастливым, когда хотя бы на малую долю приближаешься к тому, что заповедал тебе Господь. Разгадал ли я теперь, на исходе моих лет, эту свою главную тайну, свою судьбу? Бог весть. Главное — что я неуклонно шёл к её постижению. И не соблазнялся тем, что многие вокруг меня считали целью жизни, но что было по сути корыстью, алчностью и самовлюблённостью, что сродни непомерному возвеличиванию себя, то есть то, что со стороны, наверное, и принимается за самозванство. Кого больше на земле — тех, кто живёт для собственных утех и наслаждений, или отдающих всего себя ближнему и, может быть, даже совсем неведомому тебе существу, кто именно в твоей помощи нуждается, без чего он погибнет и не совершит предначертанного ему Господом? Всё же, наверное, более тех, кто плодит зло. Но с каждым несущим с собою добро зла на земле должно становиться всё менее. Ибо лишь светом побеждается тьма. Вот тайна, которая открылась мне самому и с которой я и уйду из сей жизни».
Иван Иванович Шувалов скончался четырнадцатого ноября 1797 года и похоронен в Александро-Невской лавре, в Малой Богоявленской церкви.
В надгробном слове епископ Анастасий Братановский сказал о нём:
— Он счастливым себя почитал в тот день, в который имел случай удалить несчастие и споспешествовать счастию других... Свидетели достоинства его, приносившие ему почести, от коих он, дабы не затмили его усердие, отрёкся... В обоих престольных градах питомцы свободных и художественных наук соблюдут нестареющую память той его ревности, с какою он тщался не меньше о украшении науками умов, как и поступков благородным учтивством...
Когда его гроб провозили к месту последнего упокоения, памятник великому Ломоносову, стоявший тут же, в Лавре, был сему безмолвным свидетелем.
