Так что общество сидит и напряженно ожидает. Через силу оно ищет все положительные стереотипы относительно поляков, которые только приходят в головы. Отрицательные, которых наверняка значительно больше, отгоняются. А это дело нелегкое.
"Поляки — народ культурный. Все играют Шопена и все разговаривают по-французски. И каждую неделю выслушивают католическую мессу […]. После каждой стычки возводят полевой алтарь и восхваляют Господа. А перед возведением этим, неделю за неделей, приводят к алтарю связанных проволокой пленных, соколов наших. И приказывают им покориться перед алтарем этим […] Только наши соколы стоят. И на колени падать не желают. Так их за эту проволоку! Одну к шее, другую к ногам… и по землице-матушке. И по землице…"
Ради боевого духа на салонном пианино играют услышанную где-то польскую песню: "едет, едет, на каштановом коне, на каштановом коне…". В конце концов, в дверях салона появляются польские офицеры. Оба, а как же иначе, усатые. Обводят взглядом собравшихся, потом глядят один на другого, и такие вот слова:
"Считаю, что это место превосходное… — высказался офицер. — А ты? Как считаешь? — обратился он к коллеге.
— Считаю, что место превосходное.
Они снова глянули друг на друга и одновременно отдали приказ:
— За… води!
[…]
Стуча копытами в салон восшествовала лошадь каштановой масти".
***
Рядом с польскими флагами польские военачальники приказывали вешать на домах и украинские флаги. Ведь в Киев они вступили для того, чтобы помочь Симону Петлюре в создании украинского государства. А вот это уже многим киевлянам не нравилось.
Не нравилось это и Михаилу Булгакову, который идею украинской независимости не слишком-то разделял. По крайней мере, именно такой вывод можно сделать, судя по взглядам героев его Белой гвардии, которых он снабдил взглядами собственными и своего окружения, а вот в нем украинцев считали шумными, вульгарными и готовыми к мятежу селянами, которые лезут в культурный, русскоязычный Киев со своими грязными лаптями и со своим селянским, необразованным диалектом. Считается, что альтер эго Булгакова — это один из главных героев Белой гвардии, доктор Алексей Турбин (сам Булгаков был врачом). А Турбин в книге говорит так:
Я позавчера спрашиваю этого каналью, доктора Курицького, он, извольте ли видеть, разучился говорить по-русски с ноября прошлого года. Был Курицкий, а стал Курицький… Так вот спрашиваю: как по-украински "кот"? Он отвечает "кит". Спрашиваю: "А как кит?" А он остановился, вытаращил глаза и молчит. И теперь не кланяется.
Николка с треском захохотал и сказал:
— Слова "кит" у них не может быть, потому что на Украине не водятся киты, а в России всего много. В Белом море киты есть…
Украина не очень-то любит Булгакова. Украинская Википедия определяет его, несмотря на то, что родился он в Киеве, писателем "русским", хотя украинский проявляющий охоту и сверхвозбужденный патриотизм заставляет искать украинскость где только можно. Украинская Википедия даже Леопольда фон Захер-Мазоха называет "украинским писателем" только лишь потому, что тот родился во Львове. А когда в 2011 году на основе Белой гвардии российское телевидение сняло сериал — после победы Майдана на Украине его запретили. Может быть, потому, что подход Булгакова к украинскости и украинскому языку все так же достаточно распространен, как в России, так и во многих кругах на Украине.
Байку о том, что украинскость сильно связана с российскостью, и даже является определенным ее вариантом, давно уже стала принимать большая часть нынешней Украины (за исключением западной части страны) — и она не видела в этом проблемы точно так же, как большая часть силезцев не видит проблемы в том, чтобы признать свою силезскость за вариант польскости, большинство баварцев — свою баварскость за германскость, провансальцев — свою провансальскость как вариант французскости. Но с недавнего времени эта тенденция идет в обратном направлении. Еще десять лет тому назад для многих сегодняшних украинских патриотов определение себя в качестве "украинца" или "украинки" так легко не привилось бы. Мыкола Рябчук, украинский эссеист, вспоминал, что еще в средине восьмидесятых годов его киевская соседка, слыша, как тот обращается к ребенку по-украински, возмутилась: это зачем же надо портить ребенку жизнь и говорить с ним по-сельскому?
