Польские жолнежи, точно так же, как и Храбрый в 1018 году, добыли Киев без боя. В общем, офицеры побежали разыскивать те самые Золотые Ворота, а солдаты с изумлением осматривали громадный город. Некоторые быстро пришли в себя и, как записал в своих мемуарах тогдашний поручник Станислав Майер из Львова, быстро обнаружили милые питейные заведения, в которых весело выпивали. Не один только Майер писал, что их парад на Крещатике с восторгом приветствовался киевлянами, чей город переходил тогда из одних рук в другие словно мячик, а перед поляками в нем сидели большевики.
У Кутшебы довольно забавно вышло описание этого парада, который принимал Рыдз-Шмиглы[19]:
"Войска наши не были в 1920 году по своему внешнему виду и в различных организационных моментах полностью единообразными, а совсем даже наоборот, они обладали целым рядом мелких отличий, проявляющихся в некотором локальном окрасе, зависящем от происхождения. Так что, прежде всего, не были нейтрализованы воинские отличия стран-захватчиков[20] (Для тех, кто не сильно любил историю в школе, напоминаем: до 1918 года территория Польши была разделена между Пруссией, Австро-Венгрией и Россией. Поляков забирали в армии этих стран, отсюда и "воинские отличия"). Проявлялись они в различных способах маршировки, подготовки и муштры оркестров и в множестве мелочей, связанных с порядком. Но различия эти не сильно резали глаз, скорее, они создавали у чужаков впечатление, что Польша должна быть громадной, если у подразделений из различных сторон имеются собственные различия. Все самолично видели, что в Киеве собрались отряды, представляющие все части нашей большой родины, и что они принимают участие в военных операциях на широких полях Украины, чтобы, сражаясь "за нашу и вашу свободу"[21], содействовать в создании истинно независимой Украины".
"Иллюстрированный Ежедневный Курьер"[22] от 11 мая 1920 года, постучав на первой странице в победные тулумбасы, упившись великим триумфом пестренького польского оружия, что является доказательством того, чего Польша может добиться после более, чем вековой неволи и так далее, на другой странице берет новый разбег и помещает статью под названием "Киев".
"Как выглядит и чем является Киев нынешний? — спрашивает в ней автор, таинственно подписавшийся Киевлянином. — Может, и не совсем нынешний, тот самый, по которому прошли большевистские орды, но Киев времен до войны или первых военных лет…
На этот вопрос многие из польских изгнанников, что провели в нем военные годы, ответили, изобретая, без подражания, один и тот же парадокс: "Город красивейший и отвратительное место для проживания"
Отвратительным местом для проживания назовет его прохожий, который безустанно обязан карабкаться под гору и сбегать по наклонным плоскостям, на которых летом теряешь дыхание, а зимой частенько просто пройти невозможно, не хватаясь за случайные придорожные подпоры. Ужасным городом он станет для каждого, кто сбил себе ноги на булыжнике мостовой[23], которым, в основном, город и замощен, или же кто глядит на пытку лошадей на улицах, вымощенных на сей раз превосходно, слишком исключительно, поскольку черным гранитом, на котором летом лошади скользят, постоянно падают и даже убиваются на глазах прохожих, словно на склонах стеклянной горы. Отвратительным этот город станет для всякого, кому докучают резкие ветры, длящиеся круглый год и затихающие только лишь по вечерам. И под конец: в плане эстетики Киев это ужасное место, поскольку город застроен зданиями без вкуса и изящества, так что единственные два современных дома в Киеве — это караимская Кенасса на Большой Подвальной улице и новый польский костел на Большой Васильковской.
Но когда усталый турист чуточку отдохнет, когда поглядит на город в вершины одного из холмов, тогда длинные, широкие, воздушные и солнечные улицы, тянущиеся дальше, чем видит глаз, наполненные зеленью, покажутся ему красивыми, а город, прелестно разбросанный по возвышенностям и переплетенный зелеными деревьями, дарит чрезвычайно живописный вид. А когда глядишь на город ранним утром погожим днем, с невидимым, ползущим при самой земле туманом, тогда он кажется чем-то вроде сна или сказки, потому что золотые церковные купола кажутся висящими в воздухе над листвой деревьев […].
