— Правда, что вы гомосексуалист? — Ваня спросил это, совсем не смущаясь, словно он спрашивал: «Правда, что вы МГУ заканчивали?»
Никаныч даже опешил слегка. К чему, к чему, а к этому вопросу, и тем более от Вани, он просто не был готов. Он мог предположить сто миллионов вариантов вопросов, которые мог задать Ваня, но этот…
Сидевший рядом Андрей Андреевич, широко, не оголяя зубов, улыбнулся, и его пухлые, даже толстые, губы вытянулись в две длиннющие колбаски, а щеки стали до того круглыми и широкими, что, казалось, только тронь их, и они сами с лица скатятся.
— Ну, ты… Поглядите на него. — Все еще не придя в себя, обратился Никаныч к Андрею Андреевичу. — Нет, Андрюша… Ты… только послушайте, какие у меня замечательно любопытные ученики.
— Ну, так, что же вы хотели, батенька. О, Tempora. О, More! — с доброй, даже детской улыбкой заметил Андрей Андреевич.
— И что же вас подвигнуло на такие вопросы? — обратился Никаныч к Ване на «вы».
Выплакавшись, Ваня словно выплакал из себя и страх, и обиду, и злобу, и стыд — все чувства вышли из него вместе со слезами, единственное, что, наверное, осталось, это усталое безразличие. Вот, пожалуй, и все.
— Я сегодня проиграл в карты тысячу долларов, денег у меня таких нет, и мне сказали, что вы гомик… и я должен вас убить, тогда мне простят мой долг. — Никаныч и не нашелся сразу, что и сказать на это. — Вот поэтому я и спрашиваю: вы гомосексуалист?
— А если и так. Ты что, меня прямо тут же убивать будешь?! — в тоне Никаныча проскользнула откровенная обида. — Это что за мода у вас такая пошла — играть на классных руководителей? На директора не могли сыграть, что ли? Что это, прям, сразу на бедного Никаныча набросились? Чем он вам дорогу-то перешел. Небось, этому оболтусу Максу проиграл?
— Абрамчику, но Макс тоже играл… А вы как догадались? — Ваня сразу же встрепенулся и вперед чуть подался.
— Это вы только думаете, что вы такие умные, а учителя, такие идиоты, ничего о вас не знают. Давно я уже собирался заняться вами, да вот все руки не доходили. А тут повод, вишь, какой… Нет, Андрюша, ты слышал, на учителей уже играют. А ты говоришь про какие-то там тампера и морэс. Вот сидит с нами на одной скамейке представитель юного поколения…
— Я не хотел на вас играть.
— Да, что уж там, не горюй. — Никаныч ласково потрепал Ваню за волосы. — Во, шевелюра у тебя какая…. Все это лабуда, что вы на деньги играли, что проиграл ты — тоже лабуда. Вы — несовершеннолетние, вам вообще в азартные игры играть воспрещается, а тем более на учителей. Это просто свинство с вашей стороны. — Никаныч еще говорил в том же духе, голос звучал его совсем не злобно, не обижено, а даже весело и ободряюще. Слушая его, Ваня все больше проникался доверием к учителю.
Ваня, как и многие ущербные дети, видел в каждом мало-мальски добром и веселом человеке отца. А Никаныч всегда был с Ваней добр и весел. Ване хотелось, чтобы этот человек обнял его, приласкал, сказал бы что-нибудь очень хорошее, сходил бы с ним в кино, на футбол. «И никакой он не пидор, а просто очень добрый и хороший человек», — и Ване очень захотелось, чтобы Никаныч потрепал его за волосы. И уже доверясь окончательно, Ваня подвинулся к Никанычу и тихо предположил:
— Мне кажется, они меня обманули. Они нечестно играли. Специально сделали так, чтобы у меня было три туза, а у Абрамчика — сека.
— В секу играли?
— У-гу.
— Ну, вы, пацаны, даете, — и Никаныч потрепал Ваню за волосы.
Счастливый Ваня тихо сидел на скамейке и, улыбаясь, заглядывал в лицо Никанычу. Теперь этот человек был ему лучшим другом, и умереть Ваня был готов за него, жизнь свою отдать за этого человека. Так думал Ваня, заглядывая на своего учителя. И Ваня, переполненный чувствами, признался:
— Николай Иванович, вы очень хороший человек.
— Ну, так. А почему я должен быть плохим… Ладно, маленький хороший человечек, время позднее, пора тебе домой. И не бери ничего в голову, и ни о чем не думай. С шулерами с этими карточными я завтра разберусь. Давно уже пора прикрыть вашу малину..
— Вы не знаете, — чуть ли не шепотом произнес Ваня, и голос его дрогнул, — понимаете… тут еще… — и, переборов себя, Ваня выдал: Я расписку им написал, что если я им деньги не отдам… там я очень плохо написал… Я не хотел писать… они заставили меня…
