— Да, из училища, скорее всего, — согласился Макс, — никого знакомого не видел…
— Но круто они их… круто… — и, глянув на Ваню, точно мысли его прочитал: — Не вертись ты, никто за нами гнаться не будет.
Но и сам Макс, как ни старался быть спокойным, волновался, очень волновался, впервые все трое смерть рядом видели… Макс многих бил, и не раз; но бил, а не убивал, и когда бил, хотел избить, но не убить.
— А, кто ментов-то вызвал? — Ваня говорил, чтобы говорить, чтобы от мыслей противных избавиться.
— Интернатовские, скорее всего, — задумчиво предположил Макс и, вновь опустившись в свои мысли, пробормотал: — Все-таки круто они их, круто.
— Ваня? — вдруг вспомнив, воскликнул Абрамчик. — Не забыл?!
— Чего?
— Опаньки! Чего? Три дня у тебя.
— Какие три дня? — Ваня совсем забыл; вдруг лицо его, точно свежий портрет, на который воду плеснули, вниз стекло — вспомнил он. Задом попятился и рявкнул:
— Нет! Не буду! Не помню! — и, развернувшись, побежал, не разбирая куда, только и видел, как асфальт у него под ногами обратно летел и ботинки мелькали.
— Кирдык парню, — заметил Макс.
Абрамчика внезапность эта сильнее кошек напугала. Вздрогнул он от крика, смотря в черноту ночную, куда Ваня влетел, процедил:
— Кирдык тебе, Ваня. Завтра ты у меня все вспомнишь, и я тебе все вспомню, — произнеся это, добавил: — Пойдем, Макс, Мусю надо найти.
И зашагал, отплевываясь, головой и всем телом от злобы подергивая, с каждым шагом накручивая в себе злобу. До того уже злобу эту накрутил, что и думать ни о чем, кроме того, как Ваню завтра уничтожить, уже не мог.
— Хорошо бегаете, — голос выплыл из темноты кустов.
— Муся, черт, урод… где ты, блин? — Абрамчик быстро пошел на голос, споткнувшись в темноте о заборчик палисадника, выпачкался в земле и, не поднимаясь с корточек, держась за заборчик, взвыл: — Муся, где ты, твою мать?!
— Я на лавочке сижу. Ко мне проще по дорожке дойти, а не через палисадник лезть.
— Да, где эта дорожка? — матерился Абрамчик. — Вот она, блин, — заорал, наконец отыскав ее. Ты чего сюда забрался? Мы думали, ты во дворе нашем ждешь нас, — протянул Абрамчик Мусе руку для приветствия.
— Что же ты, Дима, так Ваню напугал, — улыбнувшись, ответил Муся вопросом на вопрос.
— Да, пошел он… — выругавшись от души, Абрамчик прибавил: — я его завтра… это… ладно…
После всего прошедшего Абрамчик волновался, речь его путалась, не находя нормальных слов, он матерился к месту и не к месту, радовался, что Мусю увидел, злился, что Ваня сбежал, и все это вместе, и драка еще эта…
— Да, я… Да, мне… Да, пошли… Ты-то как сюда… Я… Макс вот…
— Хорошо бегаете, — будто и не слыша его, вставил Муся.
— А ты не бегал, да?! Да, ты я видел, самый первый рванул.
— Я через главный вход вышел… Не было никаких ментов, понты это. А я, когда вы через забор, подождал немного и к тем двоим подошел.
— Врешь!
— Один еще живой лежит, а другому горло шнуром перетянули.
Такое признание подростков просто раздавило. Как так! Они, как последние менжовки, через забор, а он…
— Пойдем, глянем, — твердо решил Макс.
— Мы, правда, думали менты, если бы не менты, мы бы не полезли… А вдруг менты уже там.
— Все, идем, — еще тверже заявил Макс и, не дожидаясь, повернул к интернату.
— Идем. — Муся поднялся следом.
— А те ушли?.. Нет… я так… Я вообще… Пошли, — и, расхорохорившись, Абрамчик, обогнав Мусю, зашагал вровень с Максом.
Муся не торопился. Шел он аккуратно, ступая не слышно.
Во двор интерната подростки войти не смогли, двор оказался полон работниками милиции, место, где лежали избитые парни, было огорожено.
Время было не позднее, около девяти вечера. По дороге через двор интерната люди еще ходили, и нашелся один, который догадался вызвать «скорую» и милицию. В стоявшую наготове машину «скорой помощи» осторожно грузили носилки с бесчувственным телом одного из избитых подростков.
— Ну, что я говорил — менты. — Макс с сожалением махнул рукой. — Муся, и чего ты скажешь после этого? Так, ты — брехло, — Макс еще раз махнул рукой.
В ответ Муся широко, с сочувствием посмотрел на Макса и сделал чуть заметное движение плечами, что означало: «Ну извини, сами виноваты».
