— Я пошел, — Ваня поднялся из-за стола.
— Не-не-не-не, никуда не пойдешь. Вместе пойдем, — задержал его Макс.
— Я никуда не убегу.
— Само собой, — согласился Макс, но продолжал удерживать Ваню за руку.
— Отпусти меня, мне нужно готовиться. У меня три дня, а у меня нет ничего, даже ножа. — Тон Вани был слишком убедителен. Абрамчик перестал смеяться и, слегка растерянно, глянул на Мусю. Он совсем не ожидал, что все окажется так серьезно. Он, по правде, и не думал, что Ваня Никаныча убивать станет. Поиздеваться и только, вот, собственно, и все Абрамчиково желание. А тут, вона, как все слагается.
Убийство для Димы Абрамова было чем-то таким воздушным, неосязаемым. Конечно, классно будет, если Ваня возьмет и замочит Никаныча — это классно… Но… если сейчас… реально… поставить перед Абрамчиком Ваню с ножом, режущего Никаныча… Абрамчик первый заорет: «Помогите», — или в обморок упадет. Между мечтой и реальностью у Димы Абрамова была очень четкая граница, хотя сам он об этом никогда и не задумывался.
— Ладно, — выкрикнул Абрамчик, — готовься. Ножечек-то заточить сможешь?
Ваня посмотрел на него спокойно, даже устало:
— Смогу, — ответил он. — Макс, отпусти. Пойду домой.
— Да, никуда ты не пойдешь! — обиделся спьяну Абрамчик.
Его в самом деле обидело Ванино поведение. Если бы он сам отпустил Ваню, тогда другое дело, тогда пускай Ваня идет готовиться. А то Ваня, видите ли, по своей воле решил уйти. Так Абрамчик не договаривался. Ему хотелось еще, чтобы Ваня ползал, потер свои колени, чтобы Ваня рыдал. Бился головой о землю, Абрамчика просил о пощаде. А он, гад, вот так просто берет и уходит готовиться.
— Никуда ты не пойдешь, — добавил Абрамчик. — Ты мне деньги должен. Штуку. Так что никуда ты не пойдешь, а будешь сидеть здесь, пока я сам тебя не отпущу. Вот, когда я отпущу тебя, тогда ты можешь идти, а сейчас, пока я сам этого не захочу — во! — никуда ты не пойдешь, — и Абрамчик высунул Ване маленькую толстенькую дулю. Растерянный Ваня замер в непонимании.
— А я здесь причем? — вымолвил он уже не так решительно.
— А притом, раз проиграл, сиди и жди. Вместе пришли, вместе и уйдем, — и, довольный собой, Абрамчик закурил.
Ваня вернулся за стол.
— И когда же я буду готовиться?
— А когда я скажу. А захочу, без подготовки пойдешь. Тоже мне, готовиться собрался. Да, чего там готовиться: подошел, ножом в сердце — на, получи, сука — и все. Все просто. Я бы его и сам замочил. Руки не хочу марать.
И вообще, всех их мочить надо: и директоршу, и математичку, и литераторшу, сучку старую. Всех мочить, все они педерастки. И вообще всю школу взорвать вместе с учителями, и тогда будет кайф.
— Я школу взрывать не буду, — буркнул Ваня.
— Кстати, — Абрамчик пьяно уронил кулак на стол, — школу взорвешь вместе с Никанычем…
— Да пошел ты, знаешь куда, урод лопоухий.
— Кто это, урод лопоухий, а?! Да ты сам вафлер, ты записку писал, забыл?
Ваня вспомнил, осекся:
— Но школу взрывать не буду, — буркнул он.
— Будешь.
Абрамчик загорелся. Новый план загнать Ваню в угол вырисовывался очень четко. Расписка лежала у Муси в кармане, и этой распиской можно было мучить Ваню, пока у него шарики за ролики не залезут. И пусть этот гад только попробует вякнуть. Расписка — все. За эту расписку он не только школу, все, блин, повзрывает к едрене-матрене. «К едрене-матрене» было любимым ругательством директора школы.
— Ты у меня во где сидишь, — Абрамчик постучал ребром ладони по своей холке: — так что учти…
«Вот это я вляпался — расписка, — озадачился Ваня. — Нужно уничтожить расписку и все, и никого убивать не надо, и взрывать не надо… Расписка».
— Рома, дай, гляну, что я там написал, — с опасливой дрожью в голосе («хоть бы отдал, а там пусть убивают»), жалостливо попросил Ваня. Муся отрицательно покачал головой.
— Рома, ну, пожалуйста, — взмолился Ваня. — Я только посмотрю и все, и верну ее. Я только гляну последний раз… вдруг ошибки есть… и сразу пойду школу взрывать. Честно-честно только подержу ее в руках один разочек и сразу пойду взрывать школу… А, ну отдай, сука, расписку! Убью! — заорал Ваня.
Молчавший все это время Макс схватил ринувшегося к Мусе Ваню и с силой отбросил его на землю.
