— И про меня знаешь?
Он опустил голову. Тёмные волосы на макушке торчали в разные стороны, и Найе захотелось пригладить их, расчесать. Чтоб не услышать о будущем. Но она заставила себя сидеть неподвижно.
— Да, — шёпотом сказал Мерути. Поднял голову и посмотрел на неё с мольбой, — я знаю, что ты сильная. И ещё, что ты любишь своего Акута и всё для него сделаешь. А кто сделает для Оннали? Я люблю, но я маленький же!
Вопрос повис в мокром воздухе, казалось, на него тоже падали и падали крупные капли, делая слова тяжёлыми. Найя смотрела в поднятое круглое лицо, в тёмные глаза и на брови, поднятые домиком. Да что же это такое? Сытый, тайка крепкая, без дырок, видно — мать хорошо следит, чтоб был её сын одет и здоров. А кто бережёт мальчика от страхов? Все заняты только собой? Почему никто не может утешить мальчишку?
— Мерути… Обещаю тебе, я помогу твоей сестре.
— Правда? Она ведь тебе никто!
— Глупый! Ты тонул в озере, и я тебя спасла, помнишь?
— Я кланяюсь тебе, храбрая Найя…
— Помолчи. Ты мне теперь как брат. Или — сын. А значит, твоя сестра мне тоже родная, понимаешь?
— Кровь разная, — тоскливо сказал Мерути, — а если так, то — чужие.
— С Акутом тоже кровь разная, но ты сам сказал, я для него всё сделаю!
— Так то муж. Муж и жена — одно, так заведено от времени до времени и через время.
— Не крути мне голову! Я сказала, мы родные, так и будет, понял? А лошадку оставь себе, не будет Еэнн играть твоей лошадкой.
С облегчением и радостью увидела, как уходит из глаз мальчика взрослая тоска. Подумала, приглаживая его волосы, ну хоть так, а то куда годится, малыш совсем, а мается заботой целыми днями. Вынула из его руки корешок и сунула мальчику в рот. Мерути послушно захрустел, по-заячьи двигая подбородком.
— Тоже мне мужчина! Ты еще маленький толстый заяц, и надо, чтоб мама пела на ночь песенки. И это правильно. Успеешь ещё назаботиться и натревожиться, понял?
— Мугу, — отозвался Мерути, улыбаясь с набитым ртом.
За углом хижины заскрипели мостки.
— Мерути! — звонкий от напряжения голос накрыл тихие звуки дождя, — иди домой, сын!
Найя подняла голову. Онна, в коричневой плотной тайке с чёрной полосой по подолу стояла поодаль. Прижала руку к груди и чуть поклонилась, сразу же снова нахмурившись и строго глядя на сына. Найя встала. Тоже чуть поклонилась женщине, снова чувствуя, как щекочут уши короткие волосы и ветерок холодит открытую шею. У Онны волосы были длинные, богатые, висели тщательно расчёсанной блестящей волной, промытой дневным дождём. Оглядев стриженую голову Найи, та подняла брови. Но тут же лицо её стало бесстрастным. Правой рукой она сняла с плеча широкий ремень, на котором висел плотно закрытый горшок:
— Кланяюсь тебе, храбрая Найя, и благодарю за то, что спасла моего сына от смерти. Прими похлёбку, я варила её для того, чтобы… — и вдруг запнулась, переменяясь в лице, будто тень от ветвей пробежала по векам и губам. Но справилась с собой и твердым размеренным голосом продолжила, — чтобы муж твой Акут, да будут боги добры к вашему ложу и ласкам, поскорее выздоровел.
Найя, забыв о волосах, смотрела, не отрываясь, в лицо гостьи, понимая обострёнными чувствами, что именно заставляет у той темнеть глаза и прерываться голос. По спине её будто поползли капли холодного дождя, и вдруг ослабели ноги. В голове застукало гулко, и она проговорила, не слыша своего голоса:
— Да будут боги добры и к тебе, Онна, к детям твоим и к мужу твоему Меру.
Смотрела, как та чуть вздрогнула при упоминании имени мужа. И вдруг накатила на неё злость. Кинуться бы на эту, высокую, с прямыми плечами, на одном — рубец от снятого ремня по гладкой коричневой коже. А грудь какая — поднимает сборчатую плотную ткань дыхание, и в такт ему сверкают на низке вокруг шеи полированные глиняные бусины. Вот почему она так смотрела на празднике, когда подносила вино!
— Идём домой, Мерути, — женщина смотрела на сына, опуская ремень с посудиной на настил, — отвяжи еду и пойдем.
— Я сам приду, — Мерути встал, но с места не двинулся, опустил голову и смотрел на пальцы ног, шевеля ими по жердям, — мне ещё забрать надо, вон, — дёрнул подбородком к стене, где стояла игрушка, — лашатта…
