Малити стоял на коленях и держал руки над радугой, стараясь не загораживать солнце.
— Её нельзя всем, она вон какая! А они разбить хотят.
Свёрток, прижатый к боку, потяжелел. Мастер подумал, что вот хранил свою раковину долго, а потом разбил круглую радугу на множество маленьких. Но река принесла в ответ точно такую же, впервые за много лет. Это знак? И какой?
— А ты что хотел с ней сделать, Малити?
— Тебе хотел…
— Мне… А не врёшь?
Малити опустил руки. И голову. Сказал тихо, но со злостью, как втолковывая малышу:
— Они поиграться заберут и после забудут, выкинут. Разобьют же! А ты, ты лучше знаешь, что с ней сделать. И потом, я сам нашёл её, еще никого не было! Значит, она совсем моя.
— А что ж не забрал сразу? Чего ждал? Ты же знаешь закон — если был один и увидел сам, — твоё. Если увидели все, то — общее.
— Я смотрел.
— Что?
За спиной засмеялся высокий мальчишка, сын советника Тару. И следом засмеялись остальные, кто-то захрюкал поросенком, дразня.
— Да смотрел! На радугу! Когда лежит в песке и солнце светит насквозь, как, как… — ухо красавицы. Только без серёжек. А если сдвинешь, то уже не так. Я лёг на песок и смотрел.
Голос звенел, а по щекам слёзы оставляли грязные полоски. Малити поднимал кулаки и растирал грязь на щеках, дёргал головой, сперва стесняясь слез, а после не замечая их. Он вглядывался в лицо мастера, которое то темнело, когда солнце закрывали тучи, то становилось светлым, и говорил только ему. Мастер дождался, когда мальчик смолк, и обернулся к мальчишкам.
— Поди сюда, старший, я буду говорить с тобой, Тарути, сын советника Тару.
Высокий приосанился и, быстро глянув на остальных, важно подошёл к взрослому, встал напротив, заслонив солнце над раковиной. Радуга погасла, и Малити снова простёр руки над подарком реки, глядя на врагов, стоящих поодаль. Мастер усмехнулся про себя, увидев в стройном Тарути, каким был сам советник когда-то.
— Малити не лжет. Он достойный мужчина нашего племени, и я ручаюсь за него своим сердцем.
— А тебе нечем больше ручаться, ты нищий, — губы сына советника кривила улыбка, смешанная со страхом: первый раз он так говорил со взрослым мужчиной.
— Да, — согласился тот, — вокруг моей хижины не бегают свиньи и козы. Но будь умным, поди сейчас к отцу и спроси у него, о чём говорил вождь Мененес с нищим мастером племени. И если ум твой растёт, как бамбук, а не сохнет, как старые листья, ты поймёшь, не зря море отдало раковину реке. И не зря её нашел Малити. Я заберу её с собой. Пойдём, Малити, поможешь мне донести до хижины подарок реки.
Малити раскачал раковину и вытащил из песка. Зайдя по колено в воду, осторожно ладонью смыл с её боков налипший песок и траву. Она была такая большая, что он обеими руками прижимал её к животу. Мастер поудобнее перехватил сверток с осколками и двинулся с берега в заросли, по узкой тропе, ведущей к его хижине. Он не оглядывался. Знал, Малити идёт следом, ступая осторожно, чтоб не споткнуться о корни и не уронить раковину. А мальчишки так и стоят, глядя то им вслед, то на своего главного.
— Я спрошу! — в голосе сына советника узким лучом сверкнула угроза. — И если ты обманул нас…
— Спроси сначала, — мастер не обернулся.
Узкая тропа пахла травой, что женщины кладут в похлёбку, и у мастера в животе зашевелился голод. Мальчишка дойдёт с ним до самой хижины, а он из-за того, что задержался у реки, не успел подумать о еде. Три дня. С тайным делом, затеянным им, справится за день, но после надо успеть сделать щит. И все это время не выходить из хижины.
— Ой!
— Что ещё?
— Мать передала для тебя кашу. И лепёшку с ягодами. А я, когда раковину, оставил на берегу…
— Вернёшься и принесёшь.
— Съедят вдруг.
— Тебя?
— Кашу! — Малити засмеялся, голос его был уже чистым, будто промытый ночными дождями.
Смех затих, когда они вышли на опушку леса и увидели издалека намалёванный на деревянной двери глаз.
— Не бойся, он смотрит не на тебя, — мастер остановился на краю поляны перед хижиной, — положи раковину и беги за кашей, я тебя подожду здесь.
— Ты правду сказал Тарути, мастер Акут, что вы с вождём…
— А ты тоже думал, что я соврал?
