Власовец в пилотке остался в хате один, и тут Наста увидела в его руке белые перчатки, тонкие, шерстяные, он держал их, сжав в кулаке. На Насту он не поднял глаз; прошелся по хате, снял с плеча винтовку и сел на лавку у окна, поджав ноги,— сапоги доставали как раз до мешка. Под лавкой стукнуло — Наста догадалась, что он сдвинул тол.
Оглядел хату: стену, где висели неисправные старые ходики, кровать, печь и у порога полку с посудой. Долго смотрел туда.
— Все вы бандиты... — заговорил он медленно, как пьяный, едва ворочая языком.— Вас всех надо перестрелять. Солома еще на полу... Чугун, полный мяса... Партизаны недавно жрали.— Он посмотрел на пол у сундука, положил на колени винтовку и теперь смотрел на нее.
Наста хотела сказать, что возле сундука она укладывала на ночь детей, когда немцы начали стрелять по деревне, пол в хате не подметала; но не могла ничего сказать. Поглядела на власовца — он был чисто выбритый и злой. В чугуне на припечке стояло мясо, которое она сварила лунинцам, а те на рассвете поднялись вдруг и ушли не поевши. Власовцы достали чугун из печи и за столом ели мясо — на скатерти еще лежали желтые кости.
— Да что с вами чикаться? — Власовец весь передернулся, сунул ноги дальше под лавку. Под лавкой снова тихо стукнуло. Власовец нагнулся и посмотрел туда.
Она сидела как неживая.
Он положил на угол стола белые шерстяные перчатки. Достал из кармана клубочек ниток, небольшой, с маковую головку, таких же белых, как и перчатки. Подозвал Насту.
— Заделать... и быстро...
Она взяла со стола перчатки, увидела, что они новые и у одной недовязан большой палец. Нашла спицы, взяла недовязанную перчатку и села у окна напротив власовца. Подумала: «У кого это в деревне были белые овцы? У Махорки, что ли?..»
Спицы кололи пальцы, были острые. Она никак не могла поймать петлю: дрожали руки. Не от страха — она уже не боялась,— а, видно, оттого, что несла тяжелый мешок: будто растянула все жилы.
Когда власовец снова, крутя на коленях винтовку, сказал: «Все вы бандиты...» — она подумала: «Проколоть бы тебя этими спицами... Мало вас на гати уложили партизаны...» — и дернула за нитку.
Белый клубочек подскочил на столе, упал на пол и покатился власовцу под ноги — под лавку. Власовец нагнулся, чтобы поднять клубочек, зашаркал по полу сапогами и зацепился за мешок.
Под лавкой загремели куски тола, рассыпалась вся груда. Звякнули, зазвенели на столе спицы — выпали из рук.
Власовец сначала побелел как мел: сидел нагнувшись и смотрел на нее большими, какими-то звериными глазами. Потом, должно быть, понял, что она, женщина, не боится, сидит, как сидела у стола, и схватился обеими руками за винтовку, лежавшую у него на коленях. Насте показалось, что винтовка у него сейчас вся белая, аж сверкает, и кривая, будто согнутая.
Власовец начал медленно подниматься с лавки, не сводя с Насты глаз. Слышно было, как он тяжело сопит. Наста подумала, что он вот-вот поднимет винтовку и пристрелит ее. Никто не увидит и не услышит.
Когда звякнула задвижка, Наста сразу повернулась к двери. Почувствовала, как на лбу выступил холодный пот. В хату вошли еще двое власовцев, не те, что были раньше, и с ними Боганчик. Стали у порога, не подходя к столу. Боганчик жался позади, словно прятался за их спины.
Надо было ехать в Красное. Ей, Насте. Бросать детей и ехать. Потому что у нее была лошадь. Все в деревне, у кого есть лошади, поедут. Боганчик сказал еще, что всего в деревне осталось семь лошадей, и он сам поедет — у него уцелел жеребец; что ничего страшного нет — съездят и вернутся. Далеко ли тут до Красного?
Тогда она заплакала, нагнулась и показала рукой в окно на завалинку, где сидели дети.
Власовцы сказали, что она быстрее вернется из Красного, раз остаются дети.
Надо было бросать детей.
Наста сидела у стола со спицами в руках и не могла встать.
Низенький власовец забрал со стола перчатки и первым вышел из хаты.
2
На гати качает и подкидывает телегу.
Буланчик с короткой гривой, подстриженной «овечьими» ножницами, бьется головой о хомут, в выбоинах напрягается так, что скрипят гужи, и храпит, наглотавшись пыли. А пугливый какой... Дотронешься кнутом — из кожи вон лезет.
