Таня дернула вожжи, хотела догнать Панка.
Мотоцикл шмыгнул с дороги в ячмень возле самого Настиного воза, подскочил на неровном поле и, снова оказавшись впереди, остановился недалеко от Боганчика. Медленно приближаясь, точно подползая, перегородил ему дорогу. Боганчиков жеребок забился в оглоблях. Подводы снова сгрудились и остановились.
Таня увидела, как соскочил с воза, словно мячик, Боганчик, как сполз с мешков Махорка... Только Панок слезал медленно, держась за край, будто боялся выпустить что-то из рук.
Словно сбитый на лету жук, мотоцикл сползал с горы по песку, собирая перед собой мужиков. Остановился как раз возле Таниной телеги. Таня увидела, как машет ей Наста, чтобы она, Таня, легла, не показывалась на глаза. Но Таню будто кто согнул. Она только втянула голову в плечи.
Теперь, когда мотоцикл, остановившись, трясся возле ее телеги, увязая в песке, она увидела, что на нем было двое немцев. У того, что торчал на седле и держал обеими руками руль, была высокая фуражка с белым орлом и блестящим черным козырьком — фуражка сидела на голове как утка, задравшая шею и хвост; на козырьке лежали белые, блестящие, туго свитые толстые шнуры. Из-под козырька глядели на людей прищуренные глаза. Щеки у немца были бурые, загорели; между ними висел длинный, как у Янука, нос. Таня разглядела еще, что у немца на груди чем-то туго набиты карманы, аж трещат; снизу к одному пришпилен крестик — черный, по краям белый, блестящий; второй крестик висел у самой шеи под пуговицей, тусклый, прилепился, как паук к стене в запечье.
В коляске, где сидел второй немец, лежал белый ящик, из которого ползла наверх лента с желтыми блестящими патронами. Спереди на коляске торчал, похожий на длинный железный прут, пулемет. Таня такой же видела у партизан. Только ящик у них был не белый, а темный, как каска на голове у немца, сидевшего в коляске. Такой ящик Таня даже брала в руки и поднимала — переносила из запечья к порогу, когда с Вандей мыла полы у Петрусихи. Вандин брат ушел из долгиновской полиции в партизаны с таким вот пулеметом и ящиком.
Немец, сидевший в коляске, не смотрел на подводы. На груди у него висел маленький черный автомат; под ним блестела пряжка и белые пуговицы; сзади на ремне болтались два зеленых котелка с крышками. Длинная шея у немца была толсто обмотана бинтом, на котором пятнами проступила свежая кровь. Руки были тоже забинтованы, двигались только кончики пальцев.
Немец в фуражке со шнурами на козырьке соскочил с мотоцикла, точно с лошади, и стал отряхивать обеими руками пыль с френча — в том месте, где у него на широком ремне висел маленький пистолет.
Пистолета видно не было, блестела только на солнце желтая кобура. Смотрел, покачиваясь, на свои большие блестящие сапоги — к ним прилип песок — и на широкие галифе, вздувшиеся на коленях и обвисшие на голенища: казалось, в штанины ему, как в торбочки, насыпали песку.
— Что за дурацкий обоз? — заговорил он, подняв голову. Голос у него был скрипучий. Таня увидела, как вздрогнул Боганчик и повернули головы мужики.— Что за дурацкий обоз? — Немец ткнул пальцем чуть не в грудь Боганчику. Боганчика он, должно быть, увидел первым, запомнил по бороде и теперь из всех выделил его.
Боганчик молчал; хотел что-то сказать и не мог — у него дрожал подбородок.
— Как стоишь, сволочь?..
Таня увидела, как немец взмахнул рукой в белой перчатке и снизу ударил Боганчика в челюсть. Боганчик схватился обеими руками за подбородок и отскочил назад, к Таниной телеге. Немец отряхнул руки одну о другую.
Позади него в коляске что-то звякнуло. Таня увидела, что второй немец повернулся и наставил на мужиков автомат.
— Кто грамотный? Пускай выйдет,— сказал немец в белых перчатках уже тише и без злости.
Никто не тронулся с места, мужики даже глаз не подняли. Тогда немец снова показал пальцем на Боганчика:
— Ты.
Боганчик отделился от всех и бочком, будто слепой, шагнул к немцу. Стал, вытянувшись и задрав вверх бороду, даже съехала на затылок его замусоленная черная кепка и свесились на ухо волосы. Таня смотрела на него сбоку, и ей показалось, что у Боганчика длинный, загнутый кверху нос,— прежде, если бы кто и спросил, она бы не могла сказать, какой у него нос, он прятался в толстых, будто припухших щеках. На виске у Боганчика высыпал пот, крупный, как град, даже потекло по щеке, и стало красным, как свекла, ухо. И хлопали, хлопали веки мелко и часто — прятали глаза.
