— Что? — Примак опешил. Потом вспыхнул, ворча, полез в карман. — На, кровопийца!
Он сунул, скомкав, в ладонь Корсакова деньги.
Игнорируя телохранителя, Корсаков передал бутылку Примаку.
Примак, наскоро ее осмотрев, кинулся к окошку машины, согнулся, сбивчиво зашептал что-то щель. Стекло поехало ниже, расширив проем ровно настолько, чтобы внутрь могла пройти бутылка.
Спустя минуту телохранитель вновь вдавил палец в ухо, выслушал команду в наушнике и кивнул.
Окатил Корсакова взглядом пса, которого дернули за жесткий ошейник.
— Прошу в машину, — безо всякого энтузиазма, произнес он.
Телохранители, как заводные солдатики, ловко исполнили маневр, очевидно, гарантирующий Корсакова от пули снайпера.
Корсаков нырнул в пахнуший роскошью салон. Плюхнулся в мягко кожаное кресло.
— Добрый вечер, Михаил Максимович, — поздоровался он с сидящим вполоборота к нему мужчиной, представительностью и ухоженным видом не уступавшим своей машине. — Надеюсь, причина извиняет хлопоты, которые я вам доставил?
Добровольский с улыбкой сытого кота баюкал в руке пузатую бутылку.
Он пристально посмотрел на Корсакова сквозь тонкие стекла элегантных очков и молча кивнул.
* * *
Охрана использовала все преимущества в скорости и маневренности машин, чтобы проверить, нет ли за кортежем «хвоста». Примерно с полчаса они катались по Замоскворечью, то резко ускоряясь, то быстро ныряя в переулки, крались по темным улочкам и, выскакивая на ярко освещенные магистрали, ставили рекорды скорости, пролетая на желтый свет светофоры.
Все это время Добровольский хранил молчание. Он то разглядывал бутылки, то, не таясь, изучал Корсакова.
Игорь, удобно усевшись в уютном кресле, косился в окно на мелькающие огни города, приглушенные тонировкой стекла. Задумавшись, поглаживал жесткую щетину, проклюнувшуюся на подбородке. Разбуженная мягкой качкой, в теле вновь проклюнулась боль. Пока еще слабая, но уже нудная и свербящая. Словно злая мышка, забравшись под грудную клетку, пробовала зубки.
Миновав отель «Карпински», машины приняли вправо, съехали под мост и остановились на набережной. Через реку белела поизносившимся шиком социализма гостиница «Россия». Разводы огней качались на черных волнах. Кремлевские звезды вспарывали низкое небо.
— Будет ураган, — обронил Добровольский.
Корсаков повернулся к нему.
— Вы климатоник, Михаил Максимович?
Добровольский усмехнулся.
— Слава богу, нет. — Голос его был мягкий и бархатный, как кожа сидений в «членовозе». — Просто, имею на сей счет достоверные данные. Не надо быть ученым-метеорологом, чтобы предсказать, что грядет резкая смена погоды. Над всей европейской частью уже неделю стоит жара. А ведь Антарктика никуда не делась. Легкое дуновение холода, и этому тепловому застою придет конец. В одночасье. — Он улыбнулся. — У вас не возникает ассоциаций с крахом СССР?
— С крахом СССР у меня такие ассоциации, что я боюсь испортить вам аппетит, — ответил Корсаков.
Добровольский издал добродушный хохоток.
— Надеюсь, вы не из тех, кому режет глаза чужая удача? — поинтересовался он.
— Все относительно, всему отпущен свой срок, — пожал плечами Корсаков.
— О! Да вы философ! — изогнул бровь Добровольский.
— Скажем так: не дурак, — уточнил Корсаков. — А вот вы, Михаил Максимович, безусловно, умный человек.
— Надеюсь, это комплимент?
— Нет, констатация факта.
Добровольский закинул ногу на ногу.
— Тогда, если можно, подробнее.
— Вы известный в узких кругах коллекционер, Михаил Максимович. А все коллекционеры делятся на больных, идиотов и умных. — Корсаков выдержал паузу. — Больные отказывают себе во всем, сидят на черном хлебе, лишь бы купить недостающую к серии марочку или акварельку Репина. Заканчивают в дурдоме, или с проломленной головой. Идиоты создают корпоративные коллекции, тратя безумные деньги попусту. И заканчивают тем, что в открытую покупают на «Сотби» Кандинского и везут картину на родину. Забыв, что неблагодарность есть отличительная нашей родины. Вторая после каннибализма.
Добровольский хмыкнул и с явным интересом стал ждать продолжения.
— Прямо в Шереметьево в холст с одной стороны вцепляется Минкульт, с другой налоговая полиция. Рвут каждый в свою сторону. Все заканчивается компромиссом, в котором меценат и радетель за культурное возрождение не участвует. Ему жалуют отсрочку от явки к Генпрокурору и намекают, что не мешало бы пожертвовать еще и на футбол.
