— Дед, у тебя алкогольная бессонница пополам с недержанием, да? — спросил Игорь.
Трофимыч, поскреб за ухом. Для этого пришлось сдвинуть лыжную шапочку, в которой он ходил круглый год, не снимая.
— Халтуру я тут нашел. Но одному несподручно. Вот тебя и искал.
— Какая, на ночь глядя, работа? — Корсаков покрутил пальцем у виска. — Окстись, Трофимыч. За мной должок, кстати, не забыл? Целая бутылка тебя дожидается. Могу и денег подбросить, если приперло.
Трофимыч помялся.
— Спасибо, тебе, Игорек. Добрая ты душа… Только неудобно. Я людям пообещал. Такое дело… А Клин, сука, притащил политуру. Короче, умерли все, с кем договаривался. Храпят уже. Один я пить не стал. Вот и маюсь. Пообещал же…
— Ну ты совестливый, дед!
— А как же. Слово же дал! Люди мне, бомжу немытому, на слово поверили. — Он тяжко вздохнул. — Чего же себя дальше ронять, так я разумею?
Корсаков промолчал, разглядывая Трофимыча.
— Не, пойду! — махнул рукой дел. — Один пойду. Оно и к лучшему, что один. Больше достанется.
— Там деньгами или водкой платят?
— Попрошу все деньгами. — Трофимыч потупился. — Уехать я решил, Игорь. Нет здесь правды, в Москве твоей.
— Так и не было ее тут никогда!
— А я, что, в своей деревне про это знал?! — В глазах Трофимыча блеснули слезы, и он отвернулся.
Корсаков потрепал его по дрожащему плечу.
— Эй, дед. Да не сопи ты! Работник я никакой. Только утром ребра все пересчитали.
Трофимыч промокнул глаза, но не повернулся.
— Там работа-то плевая, — пробормотал он. — Два раза кувалдой махнуть. Пару перегородок снести. Офис там будет. Простору людям захотелось.
Игорь оглянулся на окна дома. Ночевать в пустой комнате не хотелось. Какой сон, когда ждешь непрошенных гостей?
Он шлепнул Трофимыча по спине.
— Эй, дед, не скули! Пойдем, помашем кувалдой.
Трофимыч повернулся, радостно улыбнулся щербатым ртом.
— Да я все сам сделаю! Ты только компанию поддержи. Скучно же одному. Ну и стремно. Вдруг обсчитают? Или, скажем, просто пендаля дадут? С них, кто в офисах живет, станется!
— Ага, значит, я в твоей артели типа главбуха и охранника буду?
Трофимыч хитро прищурился.
— Игорь Ляксеич, вы в артеле у нас за директора будете!
* * *
Особняк, приговоренный к капремонту, прятался от городских огней в глубине темного палисадника.
— Тут, значит, офис будет. А тама — магазин. В подвале, как водится, сауна и блядюшник. Стоянку с перилами — вот туда. И бугая в будке рядом.
Трофимыч огласил план реконструкции, словно сам его разработал для только что купленной недвижимости.
— Иди, Онассис! — подтолкнул его Игорь.
Трофимыч обиженно засопел.
— Я, Игорек, про тебя ни разу не выражался! Это Клин у нас горазд, свою пипетку каждую ночь дергать. А я — ни-ни. Грех рукоблудия это!
Игорь захохотал.
— Дед, Онассис — это очень богатый человек.
— Имя или фамилие? — потребовал ясности Трофимыч.
— Фамилия у него такая. Греческая.
— Тю, опять — еврей, — сплюнул Трофимыч.
Через распахнутые парадные двери они вошли в особняк. Трофимыч тащил переноску со стоваттной лампой и устрашающих размеров кувалду, а Игорю достался лом и инструменты в брезентовой сумке.
— Нас тут явно не ждали, — громко произнес Игорь, потревожив тишину.
Запах стоял кошмарный, словно разом постарались все арбатские кошки и бомжи.
— Что за народ у вас в Москве, — пробурчал Трофимыч. — Где живут, там и гадят. Хоть реставрацию после них проводи!
Под ногами перекатывались обломки кирпича, хрустело битое стекло.
— А тут и балы давали, — сказал Корсаков, оценив размеры залы.
— Вот, господи прости, вляпался-таки! — Трофимыч приподнял ногу, с огорчением разглядывая ботинок, угодивший в подсохшее дерьмо.
Он бросил на пол кувалду. По дому прокатился низкий рокот эха.
— Ты чего, дед?
— Не пойдет, Игорек! — заявил Трофимыч. — Мы так все кучи тут распечатаем. Без света никак. Пойду, поищу фазу.
С лампой в руке он пошел назад.
Корсаков не стал дожидаться, пока деревенский электрик продемонстрирует свое мастерство. По лестнице поднялся на второй этаж, положил лом на пол, поставил к стене инструмент и огляделся. Узкий коридор, явно результат послереволюционных «уплотнений». Обшарпанные, с потерявшими цвет обоями стены, половые доски со стертой краской и торчащими головками ржавых гвоздей.
