— Мы из полиции, господин Соренсен…
— Я знаю.
— Вы одолжили денег послу Атле Мольнесу. Он мертв, и вы пытались звонить его жене, чтобы получить сумму, которую он вам задолжал.
— У нас нет никаких претензий к господину послу. А кроме того, мы не занимаемся подобными делами, господин…
— Холе. Вы лжете, господин Соренсен.
— Что вы сказали, господин Холе? — Соренсен наклонился вперед. Черты его лица были типично тайские, но кожа и волосы — белее снега, а глаза прозрачно-голубые.
Нхо дернул Харри за рукав, но тот отнял руку, выдерживая взгляд Соренсена. Он знал, что перешел грань, озвучив угрозу, и что по правилам игры господин Соренсен теперь ни в чем не сможет признаться, не рискуя потерять лицо. Однако Харри стоял в одних носках, потный, как свинья, и ему было плевать на лицо, такт и дипломатию.
— Вы находитесь в Чайнатауне, господин Холе, а не в стране
фарангов.И у меня нет никаких разногласий с шефом полиции Бангкока. Предлагаю вам прежде поговорить с ним, и тогда обещаю, что я забуду об этом прискорбном эпизоде.
— Обычно именно полиция зачитывает бандитам правила Миранды-Эскобедо, а не наоборот.
Сочные, ярко-красные губы господина Соренсена дрогнули в улыбке, обнажив ослепительно-белые зубы.
— О да. «Вы имеете право хранить молчание…» — и так далее. Хорошо, на этот раз пусть все будет наоборот. By проводит вас, господа.
— То, чем вы здесь занимаетесь, не выносит дневного света, да и вы лично его, по-видимому, не любите, господин Соренсен. На вашем месте я бы поторопился закупить защитного крема от загара. Его ведь не продают в тюремном дворике для прогулок.
Голос Соренсена стал еще более тихим.
— Не дразните меня, господин Холе. Боюсь, пребывание за границей так повлияло на меня, что я практически утратил свое таиландское терпение.
— Ничего, посидев годик-другой за решеткой, вы быстро его восстановите.
— Проводи господина Холе, By.
Тяжелая туша двигалась необычайно проворно. Харри почувствовал кислый запах карри и тут же оказался в воздухе, крепко зажатый, как игрушечный медвежонок на розыгрыше призов в парке аттракционов. Он попытался высвободиться, но железное объятие сжималось все сильнее с каждым его выдохом, как кольца удава, душащего жертву. В глазах потемнело, но рев транспорта усилился. Наконец Харри ощутил, что летит. Открыв глаза, он понял, что какое-то время пробыл в отключке, будто уснул на минутку. Он видел прямо перед собой указатель с китайскими иероглифами, провода между двумя телефонными столбами, а выше — сероватое небо и склонившееся лицо мужчины. Затем к нему вернулся слух, стало слышно, что изо рта мужчины вылетают какие-то звуки, покуда рука показывает на балкон и на проломленную крышу туктука.
— Ну как ты, Харри? — спросил Нхо, оттолкнув сердитого водителя.
Харри окинул себя взглядом. Спина болела, а сползшие белые теннисные носки на фоне грязно-серого асфальта являли особо печальное зрелище.
— Стало быть, мне отказали в «Шрёдере». Ты хоть захватил мои ботинки?
Харри готов был поклясться, что Нхо едва удерживался от хохота.
— Соренсен попросил меня в следующий раз предъявить ордер на арест, — сказал Нхо, когда они садились в машину. — Теперь-то мы их возьмем за избиение государственного служащего.
Харри провел пальцем по ссадине на голени.
— Мы возьмем не
их,а только ту гору мяса. Но, может, он что-нибудь нам и расскажет. Что, кстати, происходит с вашими тайцами? Тонье Виг говорит, я уже третий норвежец, которого вышвыривают с балкона за последнее время.
— Старый мафиозный метод, гораздо удобнее, чем всадить пулю. Полиция, увидев валяющегося под окном мужика, не исключает, что это,
возможно,несчастный случай. Потом какая-то сумма переходит из одних рук в другие, дело прекращается, виновных нет, и все довольны. А дырка от пули все бы только осложнила.
Они остановились на красный свет. Старая морщинистая китаянка сидела на коврике, прямо на тротуаре, и щерилась гнилыми зубами. Лицо ее плавало в дрожащем от зноя воздухе.
