Мой сын может резать, рубить, петушиться, бражничать, жрать, брать, рвать, драть, срать, харкать, хватать, хапать, мять, жать, трахать, показывать задницу — все безнаказанно. И не важно, кто его окружает, — свиньи, ослицы или же матроны в кружевах.
О нет, мамочка! Я никогда не торопилась стать женщиной, женщиной в твоем понимании. Ее путь — путь горя. Раньше времени я попросила: разжени меня, мамочка! Продай перины, раздай приданое и разжени меня!
И все-таки я стала женщиной… Я струилась для тебя всеми водами женщины, говорила словами женщины. Я открылась. Я всколыхнулась. Я кричала: «Господи Боже, что со мной произошло?», ничего не понимая в этом яростном порыве. Что произошло со мной и что заставило мое тело превратиться в дрожжи, в опару, что подняло его и оторвало от земли? Что со мной произошло?
Однажды я сказала: «Я беременна». До сих пор слышу, как я это сказала, словно это был кто-то другой. Спокойно, почти безразлично. Я не могла толком понять, что я чувствую, все случилось слишком быстро. Я была беременна, и что делать, что говорить, я не знала. Это так глупо — я беременна… Ты взглянул на меня без тени удивления, без тени сомнения и затем скомандовал, как генерал, принявший решение о наступлении на вражеские редуты: «Не страшно! Я знаю местечко. Ты сделаешь аборт». Для тебя это было всего лишь неудобством, неожиданным сюрпризом судьбы, пустяком, от которого следовало избавиться. Соринка в глазу нашей жизни. Для меня это было мое тело. Но я не стала протестовать. Я промолчала. Как заставить плакать скалу?
Мы отправились в это местечко. Небольшая частная клиника, кокетливо устроившаяся в зеленеющем пригороде. Столь прелестная меж деревьев и цветов. Здесь можно было узреть Господа без причастия. Мы взяли такси, как люди, отправляющиеся в путешествие. Приемное отделение казалось безупречно чистым, даже веселеньким, там сидели в ожидании своей очереди женщины. Вышла врач. Ты поднялся и начал очень уверенным и несколько развязным тоном (возможно, ты прятал страх?): «Мадам, я привез к вам эту юную девушку на аборт». Немое изумление сидящих дам. Ужасный гнев врача. «Где, вы полагаете, вы находитесь? Вы сошли с ума! Я не занимаюсь подобными вещами! Убирайтесь вон! Вон!» Но она делала это. Она делала аборты другим! Нам оставалось лишь выметаться вместе с нашими проблемами. Я видела твой гнев. Я слышала стоны твоей уязвленной гордости. Ты взял меня за руку. Ты потащил меня к выходу. На улице стояла прекрасная погода, кроны деревьев купались в солнечных лучах. Твои слова оглушили меня: «Я никогда не позволю этим людям оскорблять нас подобным образом! Мы сейчас же поженимся…» И мы уехали, вместе с твоим бешеным гневом чернокожего и моим животом будущей мамаши. Я была счастлива. Ничего не сказав, я спасла свое тело и нашего ребенка.
Я разглядываю свадебную фотографию. Чтобы взять ее в руки, я натягиваю перчатки ненависти. Это я. Это точно я! Одетая в серо-жемчужный костюм, который я сшила собственными руками так быстро, как только могла. Широкая юбка скрывает большой живот. Ты даже не представляешь, как трудно скроить наряд для беременной. Особенно свадебный наряд! Ты никогда не желал знать, с каким трудом даются некоторые вещи. Ты всегда срывал свое счастье с дерева жизни с таким видом, как будто оно принадлежало тебе всегда. Счастье быть первым на курсе и слушать, как твои преподаватели превозносят тебя до небес. Счастье хорошо себя чувствовать. Счастье быть исключительным студентом, проживающим в роскошной квартире, обедающим в ресторанах, управляющим классной тачкой. Счастье нравиться. Счастье притягивать счастье. Ты радовался всему этому, как радуется ребенок новогодней елке. Ты получился таким же радостным и на этой фотографии. Ты никогда не мог понять, что жизнь — это не сплошное веселье. А, это твое веселье невинности, которая знает о своей вине!
Выражение моего лица на фото можно назвать сдержанным. Я представляла ту жизнь, которую ты мне предложишь. Мой слегка наморщенный лоб выдает всю настороженность, испытанную мной от твоего легкомысленного «да», выскользнувшего в мэрии.
