Вот в какое время мы жили, Ника и я. Время конца начала. Ни она, ни я об этом не знали. Страна, которая нам досталась, крутилась, как могла, под ударами бича традиций, пытаясь оставить в прошлом поля сахарного тростника, горькие стенания о потерянной Африке; отныне она жила, следуя ритму всего остального мира, пытаясь найти свое место в том безумии, когда слова «мужчина» и «женщина» стали синонимами. Не было больше хозяев, силой берущих чернокожих рабынь. Не было больше мужчин, смеющихся над тем, что пинают женщину. Ни одна женщина больше не согласится воспитывать детей за банку сгущенного молока и терпеть наглую надменность любовницы мужа. А некоторые мужчины научились сквозь пальцы смотреть на супружескую неверность. Полиция принимает многочисленные жалобы и исковые заявления, суды утверждают разводы, и общество потихоньку скатывается к закону существ, которых оно само и породило. Старые истории, рассказывающие о превосходстве цвета кожи, о превосходстве пода, о превосходстве класса, постепенно забываются, стираются из памяти людей, ведущих беспрерывную жесточайшую борьбу за существование. Старое колониальное общество, сочетавшее в себе сладкую жизнь феодалов, жестокость всемогущих господ, страшную участь рабов, почти уничтожено, и вокруг него дуют ветры неизбежной смерти. Женщины приподняли свои вуали, а мужчины лавируют, закутавшись в лохмотья былых привилегий, как несчастные жертвы кораблекрушения на спасательном плоту. Конец правления, конец расы; мужчины моего поколения стали последними потомками династии, зародившейся в колыбели колониализма. Их мир обрушился, они сметены профсоюзами, феминистами (как женщинами, так и мужчинами), советами осторожных мужей, средствами массовой информации, новыми законами.
Некоторые из них до сих пор пытаются сопротивляться и никак не могут приспособиться к новой эпохе. Их музыка дребезжит, как кастрюля, привязанная к хвосту обезумевшего пса. Они больше не находят поддержки в обществе, в котором их презирают. Из страха перед законом уже не раздают оплеухи направо и налево, ведь женщины больше не боятся говорить, жаловаться, изобличать такое поведение мужчин. Отцы, виновные в кровосмесительстве, предстают перед суровыми судьями, и им не могут помочь никакие адвокаты. Жены подают жалобы на своих мужей за изнасилование. Бывшие мужья рвут на себе волосы, пытаясь понять, в какой момент они сваляли дурака. Бал безнаказанных подошел к концу, и каждый ищет свое место на новой шахматной доске, где всем заправляет пресловутое равенство. Женщина-пилот дальней авиации наводит ужас, многие не помышляют даже шепотом заговорить с женщиной-главой крупного завода, женщиной-профессором университета, женщиной-комиссаром полиции, женщиной-хирургом, женщиной-культуристкой, да иногда и с обычной торговкой рыбой, лихо управляющей своим грузовичком, ведь и она может отругать за щетину на подбородке. Женщины-самцы готовы торговаться, меняться, но ничего не давать даром, иначе им кажется, что они становятся похожими на салонных пуделей, которых приобретают лишь для украшения интерьера.
Наступило время, внутри которого у каждого из нас появилось время собственное, время параллельное. Постоянно идя на уступки, так как я всегда ненавидел главенствовать над кем-либо, я все же оставался на плоту былых времен. Вместе с управляющими плантациями, с торговцами-оптовиками с берега моря, женщинами, торговавшими в крошечных лавчонках, а также с бутылкой рома, который оставлял место для механизированной уборки сахарного тростника, для индустриальных зон, расположившихся в городских предместьях, для магазинов самообслуживания и все для того же рома, разлитого по бутылкам межнациональными компаниями. Ника же мечтала любым способом уйти из этого времени, даже если она и ценила местный колорит. Мы превратились в две иллюстрации одной и той же страны, что заставляло нас постоянно сталкиваться лбами. Я выбрал лагерь незыблемых традиций, потому что я не знал ничего другого. Ника рвалась вон из круга, очерченного предками. При этом ее ненависть, прилипчивая, как пиявка, не имела ничего общего с новым временем, в котором бывшие супруги, обзаведясь новыми семьями, разлетались в разные стороны так же легко, как невесомые перышки, танцующие на ветру.
