Танго ненависти - страница 15
И вот он сбежал, как дезертир. В одной руке чемодан, в другой — неуверенность, как будто приступаешь к изучению нового мира, абсолютно ничего о нем не зная. Черный раб соленых вод, первый раз ступивший на необитаемый остров и обретший хрупкое убежище. Без севера и юга, без тропинок и дорог. Раб, который пытается постичь ослепляющий свет новой реальности. Незнакомые глянцевые листья, как ловушки, раскинули свои огромные зонтики над переплетением изумрудных растений. Обманчивые фрукты, иногда ядовитые, иногда съедобные, срываемые с затаенной жадностью дрожащей от страха рукой. Стада деревьев с извивающимися ветвями, напоминающими хобот слона, измученного сарабандой насекомых, птичьи гнезда, фарандола[14] лиан и лишайники-паразиты. Резкая и протестующая духота галопирующих холмов, изумленных высокомерным отказом полей подчиниться четко заданному ритму. Шелест трав, стремящихся обмануть обоняние сторожевых собак… Магия воды, способная помешать облаве, а если этого окажется недостаточно, то вокруг раскинутся буйные стебли растений или ветки кустарника, всегда стоящего на страже в наряде из диковинных цветов.
Бежать, бежать, не зная куда, понимая лишь, что следует удирать от погони. Бежать, подчиняясь инстинкту, подчиняясь своей немного безумной душе, бежать в надежде отыскать клочок земли, где можно было бы похоронить останки назойливого прошлого. Бежать и на бегу улавливать новые запахи, источаемые окрестностями, чтобы превратить их в маяки для будущего. Бежать… И затем, обессиленному, предаться одиночеству, слушая шепот леса…
Первый раз он ушел, не предупредив, к женщине, предложив ей свое бренное тело с лихой отвагой конкистадора, сжигающего собственные корабли. Потом потекли сладкие, как патока, дни, наполняющие его жизнь привкусом дальних стран, полных волшебного очарования.
После работы они направлялись в дружественные объятия пляжа и здесь пьянели от соли, морской пены, песка, вакханалии волн, фантазий легкого бриза и подземного зова островов, что несли свои паруса в просторах океана. Они венчались с морем, растворялись в нем, пока не появлялась твердая убежденность, что они — неотъемлемая часть этого пространства, отражавшего глубину неба. Радость от купания, во время которого они примеряли кожу крылатых дельфинов. Они сливались друг с другом в единое целое, затем отстранялись и терялись, чтобы вновь соединиться среди морских растений. Они пели-молились Богу, сами приближаясь к высоте небес! И когда закатное солнце, отчаявшись, прекращало раскачивать флаги сумерек и уступало место чуду полумрака, они сбрасывали дельфинью кожу, оставаясь в одеждах Адама и Евы. Они любили друг друга во всей невинности новых избранников творения. Есть ли кожа у любящих? Не лишняя ли это преграда для чувств? Они обнажали свои внутренности с ликованием огромных органов. Одной лишь силой воли они останавливали время, чтобы превратиться в россыпь падающих звезд. Они приказывали волнам умолкнуть, позволяя существовать лишь чувственному ритму их движений, чтобы лучше наточить клинок совместного крика. И крик уносился вдаль, в бесконечную даль. Сметая все преграды, он несся к морским глубинам. Оседлывал стремительные подводные течения. Выплескивался гейзером бурлящей воды. Устремлялся пузырьками к колыбели облаков. Крик уходил в изгнание, из которого нет возврата. Никто так никогда и не узнает, кто смог подобрать этот крик, распыленный в бездне времени.
Потом они брели по улицам деревни — босые ноги, обновленные сердца, — чтобы окунуть свои слова в свежую пену пива. Маленькая площадь перед церковью казалась мягкой подушкой. Колокола звонили так, что заставляли вибрировать души мертвых, свернувшихся клубком в своих могилах. Каждый в маленьком домике!
Они возвращались в свою хижину и откладывали в сторону шпоры из морской пены, уздечку из легкой паутинки, седло, сшитое морскими звездами, и сапоги-скороходы, чтобы насладиться горячим шоколадом. Они перекидывались смехом, обменивались мечтами и разрабатывали планы на будущее…
