Он был слишком оторван от всего земного. Все эти люди были чужды ему. А он был чужаком в их стае, и все боялись его, не понимали. Не понимали… Не хотели понять…
Он устал ждать. В конце концов, что случилось?! Надо объясниться…
Они столкнулись в прихожей. Так близко их глаза еще не были никогда. Она окунулась в бездонную синеву для всех холодных глаз, и ее обдало теплом. Он потонул в нежном бархате ее глаз. Дыхание с трудом вырывалось из груди, и говорить не хотелось, взяла какая-то истома. И упасть бы в объятья друг друга, и никогда-никогда не расставаться!
– Саша! – пели его глаза.
– Митя! – пели ее.
Сказка обняла их ласковой теплой рукою и повлекла куда-то. Другой чистый светлый мир развернулся перед ними и манил своим теплом.
– Санька, ну ты где пропала?! – Аннушка отправила свою дочь за мукой. – Тебя только за смертью посылать!
Плюнула и вышла в прихожую.
* * *
Луна набрала силу, полностью очистилась от крови и стала похожа на дольку лимона. Нарзаныч сидел у костра и курил, прищурив правый глаз, так было всегда, когда он думал.
Смысл, смысл жизни… Для чего живем? Хм, а он-то об этом и не думал никогда, жил себе да жил, ни о чем не думая, ничего не ведая. И жизнь почти уже пролетела, а тут на тебе, в чем смысл-то ее был? Поди узнай теперь.
Он вспомнил мать. Эх, мамка! Сколько он ее помнит, она жила все для него. Ну, конечно, не для него одного, пятеро их у нее было. Всем помогала, всех на ноги поставила. Так что ж выходит, жила, что б им помочь, – вот ее смысл жизни? А он, сам он, что он такое есть?
Вон Паха в прошлом году девчонку из проруби вытащил, а сам под воду ушел, это что, он жил ради этой минуты?
А смысл – что это вообще такое? Червяк говорил – содержание. Говорил, если жизнь – это бокал, то смысл – это то, чем наполнен этот бокал. А наполнен он может быть чем угодно – от изысканного вина, до болотной мути. Но разве бывают люди, жизнь которых пуста и не наполнена смыслом? В это Нарзаныч верить отказывался, просто не мог.
«Ты-то сам для чего живешь?» – спросил он себя, насупившись и зло сплюнув. Семьи у него не было, работы теперь тоже. Для кого живет? Для чего?
Тишина. Звезды гаснут. Храпит Гусь, сопит Миха.
* * *
– Ха, пришел! – раздалось шипение за спиной Сани.
Она вздрогнула, оглянулась и увидела мать, готовую к прыжку.
– Анна Ивановна, я как раз хотел вас видеть, – спокойно сказал Червяк и подошел ближе. – Я люблю вашу дочь и хочу на ней жениться, как вы на это смотрите…
Тишина. Хриплое дыхание Аннушки. Лицо Сани, наполненное тайной радостью и явной тревогой. Вот все, что отчетливо помнил Червяк из того вечера, то, что случилось после признания, превратилось в размытую картину – краски и звуки смешались. Он уже не слышал Аннушку, но чувствовал ее злобу, ее звериную злобу. Он видел слезы Сани. И еще ясно чувствовал, что его бокал, его жизнь треснула, и сквозь эту трещину медленно сочится золотистое шампанское. Капля за каплей он терял смысл, смысл жизни. Он пытался оставить в бокале хоть каплю, что-то говорил Аннушке – бесполезно.
Саня выбежала из прихожей, рыдая…
Он не помнил, как пришел домой, он чувствовал, что бокал пуст, – шампанское обожгло душу, и та корчилась в агонии.
– Митя!
Оглянулся. На пороге Саша, косы растрепались, глаза влажные горят.
– Это правда? – подошла ближе, заглядывая в глаза.
– Да, я люблю тебя.
– Я тоже…
Нежные тонкие пальцы коснулись его волос и заскользили вниз по щеке, он припал к ним губами.
– Давай уедем из этого ада… – зашептал он, целуя ее руки, – здесь все злые, чужие нам… уедем и поженимся в К-нске.
– Нет, Митя, я не могу. Не могу без ее согласия. Надо подождать.
– Ждать… – повторил он глухим голосом. – Я не могу ждать. Я скоро должен уехать… – поморщился, будто съел что-то кислое, – неужели ты не видишь, что она никогда не даст согласия?
– Почему ты не хочешь остаться здесь?
– А что это изменит?
– Ты боишься?
Грустная улыбка мелькнула на его губах, он отпустил ее руки и отошел к окну:
– Я боюсь пустоты, застывших форм, жизни, лишенной смысла.
– Смысла? Но разве смысл твоей жизни не в том, чтобы учить детей здесь?
