Здесь я расширяю представление о проявлениях суицида, чтобы задействовать во всем этом Папу. Я говорю ему, что чувство вины, которое он испытывал по поводу невыношенной беременности, может вернуться.
Это также высвечивает его подспудную зависимость от нее и разоблачает миф о том, что он будет продолжать танцевать, прокладывая дорожки к сердцу какой-нибудь молодой женщины.
Между тем, рассказ о моей фантазии не оставляет им простора для бунтарства.
М: Почему же вы не спрашиваете о том, что будет, если первым умрет он? Мне тоже будет очень плохо.
К: Конечно.
М: Я не смогу с этим справиться.
К: Без сомнения. Это может вылечить ваш артрит, но вы будете чертовски одиноки и у вас начнется прямо-таки адская депрессия. Вы когда-нибудь говорите детям о своем одиночестве хотя бы в письмах?
Дор: Нет! Она посылает нам только письма с новостями. Она не хочет писать о себе.
К: Итак, по сути дела вы тоже бежите из семьи, как и он!
М: Да.
К: Я не думаю, что вы должны бегать от своих собственных детей. Может быть, вы боитесь, что если они будут знать правду о вашем состоянии, то это прибавит им хлопот?
М: Для депрессии нет никаких оснований. Я просто одинока.
К: Конечно. Вы чувствуете себя одинокой из-за фермы, из-за пяти детей и из-за всего того прошлого, которого у вас больше нет.
Ключ здесь в том, чтобы открыто бросить вызов мученической позиции Мамы, заключающейся в ее убеждении, что нет ничего такого, из-за чего она должна была бы впасть в депрессию. Я хочу, чтобы она поняла, что прячется от своей семьи под маской нежелания беспокоить их.
Я заканчиваю эту часть сессии ясным напоминанием о том, чего же все-таки Мама лишилась. Сейчас вся семья осознает ее боль.
Затем обсуждение быстро соскользнуло на конкретные реалии жизни на ферме. Они заговорили о том, как Папа все еще работает с Майком и как Мама часто появляется, чтобы помочь им. Ясно, что Майк часто контактирует со своими родителями.
Здесь Ванесса решила как следует расспросить своего брата, одновременно бросая вызов убеждению семьи, что мужчины не являются человеческими существами. Она спрашивает, сознательно ли он не обращал внимания на боль матери или же просто бездумно действовал таким образом.
Ван: Ты встречаешься с Майком каждый день, правда, Мама?
М: Да.
Майк: Чтобы быть точным, через день.
П: Ни у кого нет времени.
Ван: Майк, знал ли ты, что Мама чувствует себя так одиноко? Неужели это до тебя не дошло за последние несколько месяцев?
Майк: Отчасти…но…ты знаешь, у меня тоже нет времени! (Майк расплакался.)
К: Ты как Папа, всегда видишь только работу на этой проклятой ферме.
(Вся семья плачет.)
Какой замечательный индикатор изменений! Сейчас один из мужчин осмеливается выразить свою собственную боль в слезах. Вот это и есть рост! Майк более не является “запертым” в семейный миф о том, что мужчины свободны от аффектов.
Майк: Никогда не бывает времени!
Ван: Таким образом, у тебя нет времени, чтобы встретиться и поговорить с Мамой?
М: Он встречается со мной достаточно часто. Но когда мы встречаемся, мы только работаем, не знаю, что еще можно делать при встрече.
Впечатляет возрастающая свобода семьи заглянуть в лицо своей боли и быть включенными друг в друга. Другой стороной монеты является их растаущая игривость и способность смеяться.
Затем я приступил к более прямому расспросу семьи о наших предыдущих беседах. По обыкновению, я начал с Папы. Мне хотелось, чтобы и сейчас, в конце работы, он занял определенную позицию.
К: Итак, сейчас вы – мои гости. Давайте подытожим результаты шести сессий, которые мы с вами провели. Это необходимо для того, чтобы понять, какое значение они имели для семьи.
Начнем с Папы. Можете ли вы что-то сказать о том, что весь этот опыт значил для вас?
П: Ладно… Поучительно было поближе познакомиться со своей собственной семьей. Понять, какой смысл имеет семья для других и что она значит для тебя.
После нашей последней встречи, не сегодня, а раньше, я построил дом для старика и старухи – для нас. Мне приятно осознавать, что я наконец смог построить этот дом – он удобный и уютный. Я построил его прежде всего для Марии.
