Тамплиеры: история и легенды - страница 37

Так Джованни Баттиста Пьяццетта (1683-1754), крупный итальянский живописец XVIII в., изобразил один из эпизодов из Освобожденного Иерусалима. Веское художественное дополнение к венецианскому изданию произведения в 1145 г. документально подтверждает, какой живой интерес пробудил Тассо к фигуре «рыцаря Христа» и к экзотическим сценам крестовых походов.

Появляются признаки возрождения интереса к рыцарству и теме «священной войны», в том числе и за пределами Италии: Георг Бек, главный церемониймейстер Якова I, короля Англии (1608 -1625), также отдал дань уважения образному представлению рыцарства в произведениях Ариосто и Тассо. Он не только определил печать тамплиеров как «иероглифику религиозного благородства и светской воинской учтивости», но и публично возвеличил Орден за мужество, с которым он встал на защиту христианских ценностей.

В конце XVII века, после того как братья Пьер и Жак Дюпои, хранители Королевской библиотеки в Париже, опубликовали акты процесса над тамплиерами, французский историк Этьен Балюз уделил большое внимание этому событию в работе Жизнь авиньонских пап. И в этом случае не столь важна позиция, занятая Балюзом в пользу Филиппа Красивого, как тот факт, что он стал пересматривать статьи обвинения и тем самым привлек внимание к темным сторонам средневековой истории, которая немногим более века спустя стала модной темой различных романов.

Впечатляющий вид на Авиньон, бывшей резиденции пап начиная с Климента V (1305-1314) до Григория XI (1310-1318), который восстановил папский престол в Риме за год до смерти. Этот исторический отрезок времени был внимательно изучен французским историком Этьеном Балюзом в его работе Жизнь авиньонских пап (1693), вместе с которой возобновилась дискуссия о роли Климента V в деле тамплиеров.

Кроме того, не следует забывать и тот интерес, который во времена барокко вызывали крупные процессы, открыв путь публицистике, предшествовавшей появлению журналистики. Громкое судебное дело наполнялось драматическими деталями и, кроме того, отвечало нравственной потребности в справедливости и психологической потребности поиска «козла отпущения». Примером этому может служить знаменитый «процесс над распространителями чумы», упоминаемый Мандзони. Этот нездоровый интерес к чудовищному преступлению или тайному заговору, способному перевернуть все общество, а также к ритуалам отправления людского правосудия и способам исполнения смертных приговоров не истощился и в наши дни.

Просвещение, ставшее одним из самых значительных культурных течений XVIII века, характеризуется борьбой, которую вели интеллектуалы против всех форм косности в области знания, и полемикой, на грани сарказма, против догматизма и суеверия. В частности, предметом критической переоценки стала вся история Запада или, точнее, 'то толкование, которое ей было дано и утверждено Церковью. Такой, например, была попытка Эдуарда Гиббона (1737-1794), одного из самых видных представителей эпохи Просвещения, автора Истории упадка и разрушения Римской империи, который, между прочим, обратил внимание на отнюдь не религиозный и не бескорыстный дух крестовых походов. Вольтер (1694-1778) также предпринял аналогичную попытку объективного анализа истории тамплиеров, единственная вина которых заключалась в чрезмерной гордыне и слишком большом богатстве, что побудило государство и Церковь пойти на временный союз для их уничтожения. В итоге Вольтер определил причину трагической судьбы Ордена как результат «отвратительных последствий времен невежества и варварства».

Однако эта необходимость «пролить свет» на прошлое и настоящее, которую испытывали просветители, не является единственной отличительной чертой культуры XVIII века. Помимо бурного развития, которое в этом веке получили тайные общества, с чем связан феномен храмовничества в узком смысле (см. с. 110), необходимо напомнить, что именно в это время были заложены политические, социальные и культурные основы для становления буржуазии. Для будущего господствующего класса дворянство, от которого буржуазия освободилась таким кровавым образом во время Французской революции, продолжало сохранять авторитет и большую привлекательность. Этим можно объяснить продолжительный интерес к рыцарству, тем более что с возникновением самых различных «орденов» в них получили доступ нувориши, люди, добившиеся успеха в свободных профессиях, или высокопоставленные гражданские чиновники, у которых не спрашивали подтверждения их аристократического происхождения.